Из неопубликованного
Шрифт:
– Василий никогда себе такого не позволял в присутствии женщин! Так что, если желаете вступить со мной в брак, будем менять мою квартиру и вашу на двухкомнатную, чтобы вы храпели отдельно!
– Вряд ли мне подойдет ваш вариант! – рассердился Вениамин Петрович. – Вы тут курите, пьете, наедаетесь на ночь, меня скармливаете и еще «не храпи», «не ходи»! Нет! За ужин большое спасибо, но на всю оставшуюся жизнь я себя связывать с вами не намерен! Неизвестно, сколько осталось!
– Такому как вы осталось немного! Тоже мне, подарочек! Да вы, наверное, и в армии-то
– Я не привык скандалить с женщинами, Вера Павловна, я выше этого! Прощайте!
Ухожу, кухонная вы баба!
– Дуй, дуй! – Вера Павловна двинулась в прихожую, не выпуская из рук ножа.
Вениамин Петрович нахлобучил шляпу, хотел презрительно оглянуться, но не успел и вылетел из квартиры…
Получив боевое крещение, Бунин стремительно шел по улице и думал: «На кой черт это надо! Зарежут на старости лет и вся любовь! Да пошли они к черту! Один не проживу, что ли?..
Через неделю ему позвонили и сказали: есть человек. Сначала он наотрез отказался, но когда услышал, что это бывшая санитарка и двадцать пять лет отработала в популярной больнице, он согласился взглянуть. Тем более у нее двухкомнатная.
– Ты же ничего не теряешь, – сказали ему, – не понравится, ушел и все!
– Не понравится, все и ушел! – бормотал он, направляясь по указанному адресу.
– Будет выпендриваться, тут же уйду! Надо еще проверить, что она за санитар такой, небось, шприц в руках не держала. …Дом был кирпичный, очевидно, кооперативный, недалеко от универсама, через дорогу парк.
Дверь открыла худющая женщина с лицом, вызвавшим у Вениамина Петровича неприятные ассоциации, но с чем – непонятно.
– Здравствуйте, – сказал Бунин, сняв шляпу, – вы по поводу замужества?
– Я, – прошептала хозяйка. – Проходите, пожалуйста!
Глазки у нее были незначительные, а под стеклами очков терялись вовсе. С лица свисал увесистый нос, узкая прорезь рта. Вот и все. «Кого она напоминает?» – мучился Вениамин Петрович, одновременно оглядывая прихожую, коридор, комнату.
Чистота была стерильная да и пахло по-больничному тревожно, как перед уколом.
Осмотрев обе комнаты, Бунин вышел на балкон, который лежал на ветках березы, остался доволен и вернулся в большую комнату.
Женщина назвалась Ириной Сергеевной и села на стул, положив узкие руки на такие же узкие колени. Помолчали.
«То, что балкон, это хорошо, – подумал Вениамин Петрович. – Зимой можно одеться потеплей: и воздухом дышишь и никуда ходить не надо. Комнаты две, так что каждый храпит, как хочет! Лекарствами пахнет, заболел – не надо по аптекам мотаться. А то, что не очень красивая, так мы уже не в том возрасте, чтоб смотреть друг на друга. Но чего ж она все молчит да молчит? Пошла бы ужин сготовила, надо проверить, как у нее получается.» Бунин уставился на бородавку неподалеку от носа хозяйки. Он понимал, что неприлично вот так в упор смотреть на физический недостаток, но почему-то не было сил отвести глаза и посмотреть на что-либо другое.
– Пенсия моя вам известна? – брякнул он ни с того ни с сего.
– Да, я слышала, большое спасибо, – отозвалась Ирина Сергеевна.
– Ну раз известна, тогда, может, чай попьем с чем-нибудь?
– С удовольствием, – ответила Ирина Сергеевна и вышла на кухню.
«М-да, однако, болтушка! Тишина, как в морге. Но потолки высокие, солнечная сторона и хамства с ее стороны не будет, никаких бронетанковых войск. Но страшна! На кого же похожа, ведь похожа на кого-то! С такой выйдешь под руку в парк, подумают, Бабу Ягу подцепил! Даже не знаю, как быть… А с другой стороны, персональная медсестра. Если что, воды подаст и уколом обеспечит, лекарства на любой вкус! А то, что не очень интересная внешне…» Тут Ирина Сергеевна внесла поднос с чаем, и опять Бунина пронзило страшное ощущение: на кого похожа, Господи!
К чаю были сухари ванильные и бутерброды с измученным загнутым сыром.
«Так, – отметил Бунин, – готовить не умеем. Не то что Вера Павловна!» В тишине хрустели сухарями, пили чай. Еда застревала в горле Вениамина Петровича.
– Чего ж это мы все молчим да молчим, нам что – поговорить не о чем?
– Я молчаливая. Знаете, такая работа, всякого насмотришься за день, говорить неохота!
– О мужьях бы рассказали, – Вениамин Петрович кивнул на шесть фотографий под стеклом, где Ирина Сергеевна была снята в обнимку с веселыми мужчинами.
– Это не мужья, – Ирина Сергеевна отломила сухарик, – это больные, которых я выходила. Вот они со мной и снялись. На память.
Вениамин Петрович посмотрел на бывшую медсестру с уважением:
– Ну, как жить будем? Какие мысли, пожелания, предложения?
– Мне все равно, как скажете, так и будем.
– Нет, так дело не пойдет, – обиделся Бунькин. – Мне нужна жена говорящая, а то я не знаю даже! Что же вы делать-то умеете? Готовите не по первому разряду, если честно. А это не плюс.
– Извините. Я больше банки, уколы, перевязки. Хотите, горчичники поставлю?
– Сейчас?!
– Знаете, как я ставлю горчичники, банки? Ко мне все больные просились! Хоть на спину, можно?
– Нельзя! – рассердился Бунин, нервно вытер рот салфеткой и почувствовал жжение. – Ирина Сергеевна, вместо салфеток вы горчичник подсунули! Склероз?!
– Извините, – Ирина Сергеевна вскочила и заметалась по комнате.
– А лекарства напутаете? Введете в спешке что-то не то?! Вы ж убить меня можете! Вы понимаете, чем это пахнет!
Ирина Сергеевна дрожащими руками положила стопку бумажных салфеток.
Вениамин Петрович еще немного подулся и спросил:
– Лекарства дефицитные, с печатями, без, достанем?
– Сколько вам надо, ради Бога! Вы у меня без лекарств не останетесь! Я вас вылечу!
– Я, тьфу-тьфу, здоров!
– Заболеете, – тихо, но с уверенностью произнесла Ирина Сергеевна.
– Ну вот еще, – Бунин вздрогнул, – делать мне больше нечего! – И закашлялся.
– Давайте погляжу горлышко, – Ирина Сергеевна достала ложечку, – скажите «а».