Из неопубликованного
Шрифт:
Врачи
Тут за углом доктор поселился – к нему не попасть! Сумасшедшие платят деньги, ночью записываются. Вплоть до драки на костылях. Лечит неизлечимое!
Каждому слово скажет ласковое, пошутит, заговорит. У него есть лекарство ото всего. Причем, что интересно, одно и то же. Каждому выписывает по таблетке три раза в день принимать регулярно до смерти. И дает упаковку на тридцать штук. Всем до смерти хватает. Причем запивать, исключительно водочкой.
Кто от такой щадящей медицины откажется? И больной с песней
Есть, правда, еще один врач. Старый профессор: сорок книг написал, чего-то там лауреат. Ну все знает! С чем ни придешь, он вместо того, чтобы успокоить, головой качает, языком цокает, на часы смотрит и говорит, сколько вам осталось с точностью до минуты. Мол, медицина бессильна, вам осталось пять дней тринадцать минут. И ошибается. Пациент через день отдает богу душу, опровергая диагноз.
Либо профессор предложит курс лечения года на полтора. Причем неукоснительно: того нельзя, сего нежелательно, об этом забудьте… Так проще умереть в хорошей компании, чем жить в муках. И кто к такому доктору сунется? Диагност чертов!
Естественно, к нему никого. Даже бесплатно!
Кому интересно знать о своей неизлечимой болезни?! Не говори, чем я болен, скажи, чем я здоров! Наври то, что человеку хочется. За это никаких денег не жалко! А правду знать – дураков нет! Чем меньше врач знает, тем охотнее к нему люди идут. И это логично.
Последнее фото
В воскресенье Николай Николаевич с дочкой, зятем и внучкой гулял по городу, восхищаясь товарами на витринах и ужасаясь их ценам. Пятилетняя внучка Даша без устали тыкала пальчиком и голосила «купи, купи, купи…» Ребенок еще не знал арифметики, не умел делить желание на возможности без остатка.
Остановились около фотоателье. За стеклом на глянцевых фотографиях застыли нарядные лица. И тут вдруг дед заявил:
– Снимусь на фотокарточку для могилки!
– Папа, что за бред такой? – удивилась его дочь Таня. – Чего вас в могилу ни с того ни с сего потянуло?
– Уж больно фото красивые, – сказал Николай Николаевич. – Скоро помирать, а дома ни одной приличной фотокарточки нету! Одна качественная, где я в Сочи на пляже играю в футбол в 1971 году. Так я там в трусах, на памятник вроде неловко. А хочется остаться в памяти у людей симпатичным. Сегодня, вроде, я ничего.
– Да кто ж это заблаговременно фотографию для того света готовит? – ухмыльнулся зять, разглядывая в витрине снимок ладной брюнетки с остановившимся взглядом.
– Все-таки, Митя, ты дурак, хоть и лысый, – незлобно сказал Николай Николаевич. – Ну зачем мне на могильной плите фотография, где я уже мертвый в гробу?! Я-то умру, а люди по кладбищу гулять будут, зачем мне глядеть на них синим покойником? Человека заботит как он выглядит и после смерти! Доживешь до моих лет – поймешь!
– Николай Николаевич, вы меня извините! – распалился зять. – Да, у вас была пара инфарктов, кто считает! Но вы у нас окружены такой заботой и вниманием, комар не проскочит! И ваши намеки на кладбище неуместны! Мы вас оттуда оттаскиваем, а вы рветесь! Пока живы, берите от жизни все, что возможно!
Идемте, я вас на карусели покатаю! На том свете будет, что вспомнить!
– Желаю фотографироваться и все! – старик затопал ногами.
– Ну если это ваше последнее желание, черт с вами, папа!
Родственники вошли в фотоателье.
– Прошу! – фотограф сделал улыбочку. – На паспорт? На права? Для души дружным семейством желаете?
– Мне бы на могильную плиту! Если можно, посимпатичнее!
– Ради бога! Будете как живой! Присаживайтесь!
– И я с дедой! – обрадовалась внучка.
Таня схватила дочку за ногу:
– Слезь с деда! Он фотографируется для кладбища!
– Хочу с дедой для кладбища! – захныкала внучка.
– Тебе еще рано. Вырасти, состарься, тогда другой разговор!
– А пусть с внучкой! – Николай Николаевич прижал девочку к себе. – В земле лежать будет легче, зная, что ты не один!
– Николай Николаевич, вы знаете, как мы вас любим, но если я вас правильно понял, помирать вы собрались один. Или нас с собой приглашаете за компанию? – зять нервно размял сигарету.
– У нас не курят! – предупредил фотограф. – Решайте, как вас снимать?
Всколькиром?
– А давайте все вместе?! – улыбнулся старик. – Таня, Петя, присаживайтесь!
Уважьте старика!
Таня скрипнула зубами:
– Папа, дай вам бог здоровья, но куда ж вы нас в могилу с собой тянете? Люди придут на кладбище, увидят на фотографии нас вместе, решат: погибли в авиакатастрофе, начнут звонить, выражать соболезнования. Придется оправдываться, почему до сих пор живые. Вернитесь с того света на этот!
– Желаю вместе на кладбище! – старик побледнел, схватился за сердце. – Или откажу в завещании, все отдам Нинке!
– Тань! Брось связываться. Не видишь – человек из ума выжил! Отдаст все твоей сестре, точно попадем на кладбище! Не отказывай покойнику, грех!
– Хорошо! – Таня с грохотом поставила рядом два стула. – Только из любви к вам! Хотя лучше бы вам с Нинкой сняться, она фотогиничнее.
Таня достала из сумочки зеркальце, с ненавистью уставилась на себя.
– Хоть бы предупредил заранее! Черт знает, на кого похожа! Люди придут на кладбище, увидят, как я выгляжу, что они скажут?! Решат: здесь похоронена эта старая мымра!
– Мымра и есть! – Петя начал затирать пятна на брюках. – Сколько раз говорил – постирай брюки! Посмотри, на кого я похож! В таком виде не то что на кладбище, в туалет войти стыдно!
– Товарищи! – скомандовал фотограф. – Приготовились!
– А что такое «мымра»? – спросила внучка. – Если мама мымра, то папа – мымр?
Петр шлепнул дочку по попе, она заплакала.
– Не смей бить ребенка, старый мымр! – крикнула Таня. – Это ты меня такой сделал. Ничего! Пусть люди увидят, кто довел меня до этого состояния. Снимайте, товарищ, этого преступника!