Из Парижа в Бразилию
Шрифт:
Разговоры стихли. Их сменил громогласный храп двенадцати здоровенных мужиков. Точно дюжина контрабасов загудела разом…
Якут, терпеливо дождавшись неизбежного финала, поспешил вернуться в чум, где спали два его соплеменника, бывшие тоже проводниками при путешественниках; разбудив их, он велел запрячь в каждую нарту по три оленя, а собак оставить и подъехать с санями к задней стене чума, в котором остановились европейцы.
Он полагал, что опьянение, в которое впали разбойники, и крепкий сон усталого атамана позволят ему блистательно выполнить задуманное предприятие.
Он вернулся в чум, где три друга дожидались его с нетерпением.
Был первый час ночи.
— Готов ли ты, барин? — обратился якут к Лопатину.
— К чему?
— Ехать готов ли, спрашиваю?
— Когда?
— Сейчас.
— А как же сани?
— Запряжены сани.
— А… эти… как их?..
Якут тихо и загадочно усмехнулся.
— Умерли, — сказал он.
— Как умерли? Неужели ты их зарезал? Что ты наделал, несчастный!
— Нет, барин, я их не резал. Их водка зарезала. Завтра они воскреснут здоровехонькие, только башки у них малость потрещат… Едем, — докончил он круто, отдергивая кожаный фартук, заменявший дверь.
Якуты-помощники тем временем не дремали. Возле чума стояли три запряженные оленями нарты.
Молодые люди собрались садиться, как вдруг Лопатин с удивлением воскликнул:
— А где же мои сани?
Якут не успел ответить: в ночной тишине раздался яростный крик:
— Стой!.. Стой!.. Лови их!.. Держи!..
Якут прыгнул в первую попавшуюся нарту. Жак, Жюльен и Лопатин последовали его примеру, и трое саней быстро помчались, скрипя полозьями по мерзлому снегу.
Блеснул в темноте красноватый огонек, грянул выстрел, и над головами путников прожужжала пуля.
Атаман, как всякий бывалый авантюрист, имел привычку часто просыпаться. И на сей раз, желая посмотреть, что поделывает его шайка, он встал и пошел обходить сараи.
Каково же было его изумление и ярость, когда он увидал, что нет ни одного человека на своем посту! Более того, войдя в сарай, где происходила попойка, и наткнувшись на бесчувственные тела метвецки пьяных разбойников, он просто света не взвидел от ярости. Выхватив шашку, он принялся плашмя колотить ею храпевших пьянчуг и топтать их ногами. Разумеется, никто от этого не проснулся.
Тут у атамана мелькнуло подозрение: не скрыта ли в случившемся какая-то каверза.
— Их напоили!.. — воскликнул он. — Это дело проклятых путешественников!.. Больше некому!..
В этот момент при свете луны он разглядел выходящих из чума людей и запряженные нарты. Бросившись вперед, он узнал путешественников и выстрелил, но, к счастью, промахнулся.
Услыхав выстрел, из чумов выбежало несколько напуганных, заспанных чукчей.
«Попался! — смекнул атаман. — Чего доброго, и эти еще на меня набросятся. Надо к ним хорошенько подъехать»…
Он задумался на минуту и затем крикнул, обращаясь к чукчам:
— Слушайте, что я вам скажу. У вас сейчас были злодеи… Мы казаки и посланы их ловить. Они удрали от нас. Помогите мне. Я вам дам за это много, много водки… и денег… Слышите? Только помогите их изловить, а уж я награжу вас так, что останетесь довольны.
Чукчи внимательнее вгляделись в незнакомца. Видят: по одежде как будто и вправду казак. Да и слова: награда… водка… деньги… ласкали слух. Толпа заволновалась, и по ней пробежал одобрительный ропот.
— А сколько дашь?..
Оставалось только поторговаться. Сделку живо заключили, к великой радости атамана.
Чукчи народ тяжелый на подъем, ленивый, флегматичный. Но раз решившись на что-нибудь, они напролом идут к цели и ничто их не может остановить — ни холод, ни голод, ни даль.
— Что же велишь делать?
Атаман спешил ковать железо, пока горячо. Он велел немедленно приготовить шесть нарт, запряженных каждая тройкой оленей, и подать их к сараю, где неподвижными тушами, лежали пьяные разбойники.
Атаман сделал знак. Чукчи подняли пьяных, завернули в меха, чтобы не перемерзли дорогой, и по двое, точно бревна, взвалили их на нарты.
— Добро, — похвалил атаман. — Молодцы!.. Злодеи опередили нас не больше как часа на два. Через сутки мы непременно их нагоним. Придется, конечно, драться с ними, но это ничего: пьяницы мои к тому времени проснутся… Ну, ребятушки, трогай!..
Сани помчались.
Нарты наших путешественников уже три часа неслись с быстротою метеора.
Все это время олени не выказывали ни малейшей усталости, но вдруг, по прошествии этих трех часов, остановились сами собою без какого-либо знака проводников.
Лопатин отнесся к этой остановке как к явлению нормальному, но французы бесконечно удивились.
— Как? — воскликнул Жюльен. — Уже остановка? Скоро же.
— Ничего не поделаешь, — отвечал Лопатин. — Олени могут несколько дней подряд бежать полным ходом, но с условием, чтобы через каждые три часа делать остановку. Во время этой стоянки они раскапывают снег и щиплют мох, а через час, отдохнув и насытившись, готовы снова бежать с прежнею быстротою.
— А нельзя ли как-нибудь сделать, чтобы эти остановки повторялись пореже?
— Никак нельзя. Оленя скорее можно убить, нежели заставить идти без остановки долее трех, часов. Но вы не тревожьтесь. Олени сильнее собак и из двадцати четырех часов в сутки могут пробыть в езде восемнадцать. Вы сами устанете ехать раньше, чем они вас везти.
— А скажите, пожалуйста, где мы теперь находимся? Благодаря удачной выдумке якута, мы свободны, по крайней мере относительно. За какое же время думаете вы добраться до Берингова пролива?
— Если мы с якутом не ошибаемся, то отсюда до мыса Восточного с небольшим пятьсот верст.