Из первых рук
Шрифт:
—Да, а мне все как-то не верилось, — сказала она. — Вот, значит, какая это была операция, когда она легла в больницу...
—Не вини Рози, — сказал я. — Так уж у нее сложилось.
—Да, да. Я и сама могла бы догадаться, — сказала Сара, когда мы снова тронулись. — Значит, это ты к Рози тогда без конца ездил.
—Рози подобрала меня, когда ты бросила.
Тут уж, я думал, Сара взыграет. Она всегда настаивала на том, что это я ушел от нее, поскольку первым съехал с квартиры. На самом же деле она еще за месяц до того покинула меня. Душою.
Но Сара постарела, и никогда нельзя было сказать, какое новое
—Ты всегда предпочитал ее для рандеву.
Этого я настолько не ожидал, что даже рассердился:
—Что? Что? Как сие понимать?
—Для праздника. Такая громадина, и вид свирепый. Ты ведь обожал одерживать победы над великаншами. Сам-то ты маленький, щупленький. Я так и знала, что тебе непременно понадобится одолеть Рози, как бентамскому петушку навозную кучу.
—Бедная Рози. Если хочешь знать, в ней было не больше перца, чем в пачке лярда.
—Да, она пугалась поездов и собак.
—И всего на свете.
—Только не мужчин, Галли. Она умела управляться с мужчинами уже в шестнадцать, когда нанялась буфетчицей в «Дела идут на лад»; очень низкого пошиба заведение, просто грязная пивнушка.
—Рози доставалась каждому, кто накладывал на нее руку.
Но старушка покачала головой:
—Она обвела тебя вокруг пальца. Впрочем, она с самого начала решила отбить тебя у меня. Надеюсь, она была счастлива с тобой. Рози, что и говорить, заслужила немножко счастья.
—Перестань, Сара,— сказал я, потому что мне тошно было от ее манеры все перекручивать, как ей выгодно. — Ты же сама не веришь тому, что говоришь, и ты знаешь, что Рози была тебе верным другом, и если уж на то пошло, она очень убивалась, когда мы сошлись, и говорила, что не посмеет взглянуть тебе в глаза.
—Я и не виню ее, — сказала Сара. — Только жалею.
—И я не знаю женщины, которая, будучи барменшей, вела бы себя честнее, чем Рози, — сказал я. — Старые традиции. Этим-то она и была хороша. Да еще, пожалуй, у нее были красивые ноги. А насчет того, что она меня сманила, так у нее этого и в мыслях не было. Это я сманил ее.
Мы подошли к могиле, и я прочел надпись:
Камень воскресил в моей памяти Рози, и, клянусь, у меня защипало веки. Он был такой же высоченный, как она, старая греховодница. Я сам выбрал его, когда Том собрался поставить памятник. И я подумал: кто вспомнит Рози, когда меня не станет? Сара будет жить в веках. В национальных галереях всего мира. Ну, не в веках, так по крайней мере еще несколько столетий. А память о Рози уже стирается. Мне приходится напрячься, прежде чем возникнут перед глазами ее густо напудренные щеки — перезрелая земляника под сахаром — и загудит в ушах ее хрипловатый, букмекерский голос, добродушный и жалобный. Да, этим-то она и брала, старая нюня,— отчаянием. Она словно говорила: «Мне конец. А всем плевать. Всем только весело за мой счет».
Бедная, отчаявшаяся Рози! И ее голубили и лелеяли, как руины,
—Никогда не поверю, что ты вертел Рози, — сказала Сара. — Да ей ничего не стоило съесть тебя за один присест, даже не щелкнув зубами. То есть, я хотела сказать, вставными зубами. Ты же знаешь, зубы всегда были ее слабым местом.
—Вот что, Сара, — сказал я, — если тебе непременно нужно хаять Рози, я не в силах тебе помешать. Но мне стыдно за тебя. Здесь, у ее могилы! Не ожидал! Не думал, что ты способна так мерзко вести себя.
—Я вовсе не хаю Рози, — сказала Сара. — Рози Бамфорт была моей лучшей подругой, и я никогда не забуду, какое доброе у нее было сердце.
—Знаешь, Сара, сегодня Том оплачивает все расходы, а ему было бы приятно угостить тебя. Пойдем выпьем за его здоровье.
Но Сара, казалось, не слышала моих слов. Она еле переставляла ноги, так что мне поминутно приходилось останавливаться и ждать ее. А уж если старушка начинает так плестись, можно не сомневаться — она думает о близком конце.
Вдруг она подняла на меня глаза, грустные такие, и сказала:
—Ты, верно, хочешь, чтобы тебя похоронили здесь, рядом с Рози. Она, как-никак, родила тебе сына.
—Откровенно говоря, Сара, я пока не жажду, чтобы меня хоронили.
—Если ты ляжешь рядом с Рози, Галли, я это пойму. Да, пойму. Хотя было время, когда мне и в голову не могло прийти, что мы будем лежать врозь.
И я подумал: да, бедняжка Сэл состарилась. Спустилась на последнюю ступеньку. Мысли вертятся вокруг могил, как у всех старушек. Могилы и похороны. Что ж, она всю жизнь вила себе гнездо. А это будет ее последнее. Последний дом. Дом с мужем.
—Брось, — сказал я. — Ты же знаешь — где бы меня ни закопали, для тебя тоже там найдется местечко.
—Видит Бог, как мне это по душе, — сказала она. — Так оно и должно быть. Только я, право, не знаю, смогу ли я...
—Ах, да, я забыл, что, кроме меня, есть и другие претенденты: мистер Манди, наш старый друг мистер У. и Фред. Почему бы нам всем не соединиться, Сара?
—Смейся, смейся, Галли. А я не возражаю. В таком холодном месте, чем больше вокруг тебя близких, тем лучше.
—Я и не смеюсь. По-моему, это превосходная мысль.
—Но у них у каждого свое место. И понимаешь, Галли, как ни тяжко, мне нельзя будет лечь рядом с тобой. Ничего не поделаешь. Мой долг остаться с Байлзом. У него тридцать лет не было ни жены, ни дома. Я уж и обещала. А он мне сказал: «Тут хватит, чтобы похоронить нас обоих».
Она снова остановилась, и я сообразил, что последняя фраза была своего рода тактическим ходом. И она знала, что я знаю. Потом мы снова, рука об руку, двинулись по дорожке, испытывая этакую кладбищенскую нежность друг к другу и заодно испытывая характер друг друга. Потому что я говорил себе: несмотря на всю свою любовь, слезы, раскаяние, жалость и мысли о Боге, старушенция что-то выкручивает. А Сара, я знаю, думала; «Милый Галли, как с ним трудно! Верткий, как угорь. Никак его не ухватишь». И, как всегда, в первом раунде победа осталась за Сарой. Я не выдержал и сказал: