Из первых рук
Шрифт:
—Чего это хватит, чтобы похоронить вас обоих? Мне всегда казалось, что твои дети были бы только рады прийти тебе тут на помощь.
—Дети? Где они? Разве что Филлис, — но где ее искать? Может, она уже в могиле. У Нэнси беда за бедой. Не хотелось бы мне обращаться к Нэнси. Я и так причинила ей немало хлопот. Нет, Байлз говорил не о детях.
И мы пошли дальше. Пока я снова не сорвался.
—Значит, речь шла о картине?
Я по-прежнему сжимал ее руку, и мне приходилось сдерживать себя, чтобы не ущипнуть или не уколоть старые телеса.
—Ну-ну, Сэл, — сказал я. — Значит, Байлз сказал, что картины, моей картины, хватит вам обоим на похороны. А что он еще сказал?
—Знаешь, — сказала Сара, производя свой обычный маневр на левом фланге, — и вправду обидно, что такие деньги лежат без пользы, в куске холста, и ты с них ничего не имеешь.
—Мне тоже обидно, Сэл.
—Ты, конечно, считаешь, что это моя вина.
—Ладно, Сэл, — сказал я, потому что знал, что сейчас начнется массированный огонь. — Пойдем-ка, выпьем. Там и разберемся, куда ты гнешь.
—Понимаешь, Байлз боится продавать ее: могут привязаться с вопросами. И потом Дорис может подучить Фреда предъявить мне иск.
—Может. Вполне. Ты на редкость правильно рассудила, Сара. Продавать чужие картины — дело хитрое. Тут нужно быть специалистом.
—А знаешь, Галли, если мы разделили бы эти деньги... Мне ведь только на приличные похороны, место себе купить и камень на могилу. Конечно, ты скажешь: и так хороша, все это суета сует. Но что делать? Сама не знаю почему, но мысль о нищенских похоронах преследует меня, как кошмар. У меня сердце в груди переворачивается. И потом — на веки вечные лежать одной среди чужих. Нет, было бы слишком жестоко обречь на это мои старые кости.
—Сэл, — сказал я с радостью, как вы понимаете, сжимая ее руку, — если ты сумеешь выманить картину у Байлза, у тебя будут самые распрекрасные похороны, какие только можно устроить за деньги. Четыре кареты и дубовый гроб. Восемь карет и два гроба. И памятник высотой в шесть футов и восемь строчек стихов. На четыре больше, чем Том заказал для Рози.
—Ах, Галли, благослови тебя Бог. Смейся, смейся на здоровье. Но зачем же потешаться над бедной женщиной за ее слабости? Кому, как не тебе, знать, что Бог сотворил нас такими, какие мы есть, и ничего тут не поделаешь.
Старушенция так разгорячилась, что я даже удивился. И чуть ли не в сотый раз сказал про себя: что ни говори, а женщины сделаны из другого теста.
—Я не назвал бы это слабостью, Сэл, ни в коем случае, — сказал я. — А насчет того, что ты женщина, так за то я и любил тебя. Уж если брать себе жену, то только женщину. Стопроцентную.
Мы сделали еще несколько шагов, каждый ожидая, чтобы другой продолжил разговор.
—Но кто продаст картину? — сказала Сара, словно у нее только сейчас возникла мысль об этом маленьком затруднении.
—Я. Почту за честь.
—Ах, Боже мой, боюсь, Байлз на это ни за что не пойдет.
—Ну, а ты что предлагаешь? — Потому что видел, что она
—Как бы тебе сказать. Что если бы мы вместе зашли в одну из лавок на Бонд-стрит и попросили прислать оценщика?
Но это мне, разумеется, не улыбалось. Маклеры, Гласность. Всякого рода осложнения.
—Что ты, Сара! — сказал я. — Зачем нам вмешивать в это дело третьих лиц? Возиться со сделкой, купчей и прочими формальностями? Мы же свои люди.
—Да, но я не вижу другого пути.
—Дай мне картину, и я сегодня же ее спущу.
—Но мне до нее не добраться. Байлз запер ее в своем сундуке.
—Ты не доверяешь мне, Сэл. Даже сейчас, даже когда надо продать мою же картину.
—Ах, Галли, ты же знаешь, я тебе верю. Но Байлз — человек подозрительный.
Мы вышли к главным воротам. Напротив, как везде у кладбищенских ворот, помещалась распивочная. Для убитых горем родственников. Тихое заведение с беззвучной, как крышка гроба, дверью. Все выскоблено, как столы в морге.
—Ну как, Сэл, выпьем? — сказал я.
—Пожалуй, — сказала Сара. — Домой я могу не торопиться: Байлза все равно нет.
Вот это новость! Я чуть не перекувырнулся от радости.
—Мистера Байлза нет? — сказал я.
—Да, он в больнице.
—Кажется, он не жаловал больницы.
—Он и сейчас их не любит. Но он упал с лестницы, и его подобрали без сознания. А когда он пришел в себя, то был уже в приемном покое.
—Какая неприятность! Надеюсь, он не очень расшибся.
—Надеюсь, нет. Врачи говорят, ничего страшного. Но разве можно им верить? Кто их знает, что у них на уме.
—Ну вот мы и пришли, Сара.
Мы вошли в «Печальные вести», я заказал по кружке пива и усадил Сару за столик в фонаре.
—Я сейчас, — сказал я. — Мне надо потолковать с одним парнем о розах.
—А, — сказала Сара, — это тут сразу у входной двери.
—Принимайся за пиво, — сказал я. — Не жди меня. По такой холодной погоде мне скоро не управиться.
Я быстро вышел и дернул на автобус. Сейчас или никогда, думал я. Байлза нет, а Сара заливает горе пивом.
По дороге я на минуту заскочил в скобяную лавку и запасся ломиком. Добрался даже быстрее, чем ожидал. Но едва я приложился ломиком к сундуку Байлза, как в дверях показалась голова Сары. Она отправилась домой за мною следом. Вся она тут — подозревать меня! Я хотел нырнуть под кровать, но она заметила меня и с криком: «Полиция!» метнулась в коридор.
Я дико перепугался. Только полиции мне и не хватало. Меня засадили бы на пять лет. А пять лет меня доконают. Я выскочил за Сарой и схватил ее сзади за подол. Но она продолжала вопить: «Полиция!» Пришлось стукнуть ее разок по шляпке железкой, чтобы привести в чувство. И слегка толкнуть подальше от окна. В результате она скатилась по ступенькам в погреб. Тогда я сказал, поскольку не ожидал такого эффекта:
—Ты зачем это сделала?
К моему величайшему облегчению, Сара откликнулась.