Из песен рождаются звезды

Манжос Павел

5 января 2019

Архивная правда

Узнавать правду больно, но необходимо.

Из телепередачи

Как твои одежды ни стирай, Чище ты, страна моя, не станешь: Чтоб в твоём аду содеять рай, Не поможет «Тайд», ни даже «Ваниш». Правда, как и прежде, не нужна, Счёта нет надежд опавшим листьям, И твоя Кремлевская стена — Кладбище кирпичное для истин. Правда! Ею свет наш не обжит, Нет ей ни ночлега, ни обеда. Выдаче, как встарь, не подлежит Пораженье — лишь одна победа. А победа — что с неё возьмёшь? Гром победный — в мамонтовых бивнях. И в сердцах владычествует ложь — Правда в крепостях живет архивных. Да и там лжепрописи в цене: «Дал Руси исток воитель Рюрик», И неподготовленность к войне Старый проповедует ханурик. «Раньше было лучше», — говорят, «Раньше было лучше», — вторит эхо. Значит, не последний пройден ад, Значит, будет новая потеха.

1

августа 2010

Астронавт

Астронавт умирал во вселенной. Какая красивая смерть! — Вспышка чёрная боли мгновенной — И вечности звонкая медь. Где-то всё ещё призрачно жили Сапожники, прачки, швеи, Подбивали, стирали и шили Усталые души свои. Жёлчно-жёлтый неистовый карлик Пронзал его гаммой лучей, Был последним синеющий шарик Из добрых бессильных врачей. Астронавт умирал во вселенной, И звёзд пополнялась семья, А кого-то в грязи откровенной Голодная съела свинья. Кто-то, лежа на полке чайханной, Истлел в наркотическом сне, Исповеданный опийной манной И истиной в кислом вине. Астронавт умирал во вселенной, А в тёмной в глуши мировой Кто-то слил свои горести с Сеной Под гулким мостом Мирабо. Студенистое, мокрое тело Начало разбухать и синеть, И прохожий вздохнул отупело: «Какая ужасная смерть!» Их не помнят. Их жизнь-лихоманка Ткёт времени зыбкую ткань: Настоящей планеты изнанка Есть будущей горькая дань. Астронавт — на виду у вселенной, А петли затем не видны, Чтобы сияла в красе неизменной Земля с лицевой стороны…

1987

Баснословие

Есть такая слепая наука, От которой земле злая мука: Всех лишает ума и здоровья, А зовётся она — баснословие. И Европа, Америка, Азия, Поклоняются до безобразия Её выводам и положениям С чувствожаром и умоброжением. Вот глаголет подобье ханурика, Что, мол, Русь происходит от Рюрика, Что крещенье Владимира — благо И про необходимость Гулага. Врёт какой-то индиец горластый Про основы деленья на касты, Тот, в делах и сужденьях неистов, В личных бедах винит сионистов. Врёт в буддийских учениях лоций Об отказе от чувств и эмоций, И зовёт вероложец незваный, В вечный мир внежеланной нирваны. Пишет некий пиит петербургский, Очень гордый, что в принципе — русский: «Царь был добрый, он спас морехода», И… плевать, что забил полнарода. Кто-то впавший в витийство и жречество Врёт, что Сталин — спаситель Отечества… Как заутреням, как и обедням, Несть конца баснословия бредням. И орут, и визжат до истерики Про злодейства и козни Америки, И про выбор Адама греховный, И про Запад, такой бездуховный. Не мирами — да хрен бы и прах с ними — Правят черти мозгами несчастными! Всё, что взял ты, и всё, что припас я Вместо мысли, — коварная басня. И, когда призовёт нас Всевышний На Свой суд… нет, братишка, шалишь, мы И тогда осознать не сумеем, Что доверились басням-бредеям.

22 ноября 2015

Без Бога

Ах, нет души, и Бога нет, И звёзды… Нет, не аметисты. Мы знаем всё про белый свет, С пелёнок самых атеисты. И не пьянит нас высота, И не страшат нас катаклизмы, И слишком чётко неспроста В нас бьются биомеханизмы. Иной ушёл в водковорот, Она распущена, растлен он, Орёт: «За Сталина!» — урод, Другой смердит: «Вот встал бы Ленин!» Церквями полнится страна, Пред служкой стягивает шапку, Но нет страшнее веруна, Что за Христа порвёт, как тряпку. Безмозглый быдлоконтингент! Твоё вместилище — помойка, Твой президент — Грядущий Мент И с перепоя перестройка.

1986–1992

Бессмертие

Когда мы уходим — Что остаётся от нас? Неужели одни лишь могилы? Неужели он так безысходен — Тот божественный час, Что познать не смогли мы? Неужели и вправду: На пока, не навек Мы — на дереве слабые листья? Ради бога, не надо: Это низкий навет На бессмертие истин! Удивительность жизни! Ты мудрей и всесильней смертей, А в любви — превращений царица. Вновь в руках меня стисни, Брось в горнило страстей — Всё должно повториться! Пусть и радость, и горе, Бренной жизни восход и закат Возродятся, как Фениксов стая, И в пьянящем задоре Златоперстый Слепой Музыкант Вновь симфонии выдаст блистанье! И почую я снова И красу, и безбрежность полей, Рек чешуйные блёстки, Соловьиное слово, И курлычущий всхлип журавлей, И предзимья наброски… Мне не надо спасенья Опавшей безлико листвы, Мне не надо возврата, Лишь бы ветер осенний Нёс чистые лики весны На кобылах крылатых. Ивы! В плаче-печали Не свисайте ветвями ко мне — Ни к чему сожаленья, Лишь бы ваше молчанье Проникало в молчанье камней, — Вы — моё обновленье!

1989

Большая перемена

Грязь прикинулась звёздной высью, Дума чёрная — светлой мыслью, За нарядность сошло нагое, И представилась счастьем горе, Показалась неволя раем, Обозначилась тюря — чаем, Там, где кривда, примстилась правда, Записалась пером кувалда. Притворилось коварство честью, Тень наветная — доброй вестью, Обернулась молвой базарность, От похвал расцвела бездарность. Что же с нами случилось, боже, Если в зеркале уж — не то же, А в мечтах завелась угрюмость, Зреет старость и вянет юность? В перемен роковой богеме Затаился недобрый гений. Стало ясно мне утром этим: Мы себя, потеряв, не встретим…

11 декабря 2010

В Начале

Не верю я книге суровой И хмурю над книгой бровь: В Начале было не Слово — В Начале была Любовь. Она создала все были И небыли бытия, Да дети реки забыли Об истинности ручья. И нам невдомёк, плечистым, Спешащим за горизонт, Что прежде ручьём пречистым Бил шумно-великий Понт

1985

В Пятигорске

Памяти Михаила Лермонтова

Опять туман на сумрачном Бештау… Уступы вековечные багря, Холодная июньская заря Прошлась росой по сонному каштану. Но минул час — и нет уже тумана, Лишь облака разорванно летят И небеса ожившие глядят На пять голов земного великана. Долины расплётенная корзина, Эола арфа, трав зелёный плед… Но дорог этот край невыразимо Мне тем, что так любил его поэт. Я снова здесь. Нелепая болезнь Случайно привела меня к Железной, Но жизнь его, как прерванная песнь, Давно звала из сумеречной бездны. Я рано был бедою ослеплён, Я в детстве знал недетские печали, Но вот он, клён — его встречавший клён, Чьи ветви думы вечные качали! Пора свои печали завершать: Своя утрата — это ли утрата? Я счастлив тем же воздухом дышать, Которым он дышал и жил когда-то. И для меня особый альпинизм — Бродить по тропам в утреннюю пору, Где он лечил проклятый ревматизм Упрямым восхождением на гору. И пусть твердят о нарушенье правил, Мартынов-де был колкостью задет — Он ничего России не оставил, Лишь пулю — ту и тот лишь — пистолет. Убит… Ещё один. Нелепый случай — Прибытие актёра на Кавказ? Поэты гибнут смертью неминучей От зависти преследующих глаз. Но эта смерть — из тех, когда нельзя Не думать об искусстве лицедеев. Спектакль у них на славу удался: Убит? Убит! Иначе, чем Рылеев. И не сокрыться тайному во мраке — Пусть грудь не выест заговора гарь: Наёмником убит поэт. «Собаке — Собачья смерть», — промолвил государь. Вот мостовая, знавшая его, Вот домик, ставший маленьким музеем, Мы на него отчаянно глазеем, Не находя такого ничего. Но там, внутри, он думал и творил Большой роман о странном офицере, Который, не мечтая о карьере, Героем стал, хоть свет не покорил. И то, что вечно, вовсе не старо: Пусть этот миг не вечен под рукою, Но белое невечное перо Всё ищет встречи с вечною строкою…

1983

Вавилонская башня

Мы строили путь осиянный, До неба добраться хотели, Но стали чужими друг другу, — Так сделал разгневанный Бог. Понять мы не в силах ни слова Из тех, что другие глаголят, Мы только себя понимаем, — Так сделал разгневанный Бог. Тяжка ты, верховная кара! Ведь нынче — что башня до неба! — Халупу, и ту не построишь, На разных крича языках. О гордости, чести и славе, О верности и благородстве, О долге, о правде, о мире На разных крича языках. Все сдвинулись прежние меры, Все стёрлись былые значенья, Лишь деньги не вырвала буря, Но деньги не мерят всего. Великий хаос в Вавилоне От грешного столпотворенья, Великая купля-продажа, Но деньги не мерят всего. Несладко и с золотом нищим. Мы с грустью теперь вспоминаем: Был песней, связующей души, Потерянный общий язык. Когда-то ещё мы отыщем Согласья чарующий раем, Ласкающий грубые уши Потерянный общий язык!

1985, Трускавец

Вдохновение

Оно прилетает ко мне В пурпурно-горячем атласе, Оно преподносит вина Хрустально-воздушный бокал. Я пью вековое вино, Имея мгновенье в запасе, Чтоб песни расправить — и в путь, В страну многомерных зеркал!.. Без той, без другой, стороны На этой — ни правды, ни смысла. И, стало быть, сердцу нужна Стихов заповедная вязь. Она из забытых глубин Достанет волшебные числа, Чтоб Вед золотистая нить Меж нами не оборвалась. В круженье нездешних планет Живу, ни к одной не готовясь, Но знаю, что путь их и свет Всё явственней день ото дня. Единое знание Вед И есть вековечное «совесть» — И нет меня, если их нет, И света им нет без меня.