Из писем к ближним
Шрифт:
Вступив в картофельный период нашей военной истории, всего вероятнее, что им мы и окончим.
1911 год
ХОРОШО ЛИ СТРЕЛЯЕТ АРМИЯ?
19 июля 1911 г.
"Компетентные участники русско-японской войны утверждают, что в боях пехота наша стреляла плохо. Такой же взгляд на нашу стрельбу высказывали также иностранные корреспонденты и даже японская печать. О неудовлетворительности нашей стрелковой подготовки пишут много и теперь, но вопрос далеко еще не исчерпан, недостаточно освещен и слишком мало подчеркивается".
Чтобы на меня опять не закричали фиговые штаб-публицисты, я спешу доложить, что вышеприведенное мнение о нашей стрельбе не мое, а взято мною из авторитетной книги капитана 11-го стрелкового полка Степанковского "Методика Стрелкового Дела". Автор "Методики" - специалист по стрельбе, прикомандированный для опытов к ружейному полигону Офицерской стрелковой школы. Он "убежденный огнепоклонник, стрелок старого, крепкого закала", - а названная книга его только что вышла вторым изданием, причем издает ее известный г. Березовский, редактор "Разведчика", который плохих книг не издает. Если уж такой специалист и своего рода профессор стрельбы, как кап. Степанковский, придает веру общему утверждению, что наша пехота на войне стреляла плохо, стало быть, она стреляла действительно плохо и, стало
Как я уже докладывал читателю, опыт последней войны показал, что 94 проц. выбывших из строя были выбиты ружейными пулями. Не штык, не артиллерия, а именно солдатское ружье решает исход сражений, а с ним и судьбу народную. Неужели вопрос этот не заслуживает самого пристального внимания всех, пока гром еще не грянул? Именно теперь, в июле и в августе, начинаются инспекторские смотры стрельбы в гвардии и в армии По Петербургу эти дни ходят нехорошие слухи относительно приемов, посредством которых один полк, по особым уважительным условиям не могший показать хорошей стрельбы, показал все-таки отличную. Я получил также одно, к сожалению анонимное, но от "группы молодых офицеров" письмо, в котором полностью указана одна пехотная дивизия и полк, где командир в прошлом году не постеснялся войти в соглашение с нижними чинами для такой операции: "После предварительного осмотра инспектирующим новых мишеней и ухода его на линию огня, махальные заменили новые мишени другими, уже заранее прострелянными; кроме того, когда инспектирующий назначил 4 роты на стрельбу и повернулся к ним спиной, то из свободных рот выбежали отличные стрелки и заменили слабых стрелков в ротах, назначенных на стрельбу. Такой обман проектируется и в этом году вопреки желанию большинства офицеров, сознающих, что подобные приемы ведут нас к новому позору..." Раз указанное печальное явление хотя бы в исключительных случаях замечено, то самые добросовестные инспекторские отчеты не могут ручаться за свою точность.
Читатель вправе заметить: пусть армия наша в прошлую войну стреляла плохо, но, вероятно, за истекшие-то шесть лет мы исправили этот недочет. Увы, уверенности в этом нет ни малейшей. Тот же капитан Степанковский в введении к названной книге пишет: "Год за годом проходит со времени Портсмутского мира, а стрелковый наш опыт остается в прежнем виде... В какой-то странной нерешительности мы стоим на распутье и чего-то ждем. Но не ждут наши соседи и торопятся возможно полнее использовать данные, добытые нашим же горьким опытом... Как в спертом воздухе давно не проветриваемой комнаты, куда не проникает живительный луч света, - в нашем застоявшемся стрелковом деле накопившаяся годами затхлая, удушливая атмосфера не дает вздохнуть полной грудью, мешает приступить к серьезной, ответственной работе. В чем же причина этого застоя?"
Причина, если верить вполне сведущему автору, заключается главным образом в отсутствии должных инструкций. "Мы прекрасно сознаем, говорит кап. Степанковский, что стрелковой практике предстоит небывалое до сего развитие на новых, лучших началах, но.. не имея вполне согласованных с требованиями боевого опыта руководств, мы бессильны". Если перевести это на обыкновенный язык, то в столь колоссально важном деле, как обучение армии стрельбе, тормозит составляющее руководства начальство. За шесть лет после поражений все еще не успели свести боевого опыта стрельбы в несколько страниц инструкции. Надлежащая комиссия для составления стрелкового руководства, вероятно, назначена, но она, очевидно, не спешит с этим нужнейшим делом, ибо жалобы на отсутствие руководства продолжаются до последних дней. Из дальнейшего повествования кап. Степанковского вы узнаете, как вообще тяжела опека над армией будто бы ученых теоретиков, в сущности же практических невежд, тех штабных "моментов", которые поистине задерживают прогресс армии вместо того, чтобы двигать его. "В то время, как переход к 4-линейной винтовке, - говорит кап. Степапковский, - вызвал всюду на практике большое увлечение стрельбой и стрелковое дело начало заметно прогрессировать, - руководством в этом деле была для нас "теория" стрельбы, и теория настолько несовершенная, что всюду практика стремилась обогнать ее; когда же мы перешли к 3-линейной винтовка и когда явилась необходимость двигаться усиленным аллюром, мы начали руководствоваться одним "Наставлением".
Но, может быть, казенное "Наставление" достаточно хорошо составлено? В том-то и беда, что нет. "Опека "Наставления" над стрелковой практикой делается, иной раз, тяжелой", - говорит кап. Степанковский...
– "Опека эта привела к нарождению рядом с наукой официальной науки неофициальной, что ведет к проявлениям особенно нежелательного стрелкового раскола". "Опека эта цели не достигает и не имеет должных оправданий... Опеку, полезно было бы облегчить, чтобы открыть простор самодеятельности-армии". Читатель оценит необыкновенную осторожность выражений, которые приходится употреблять капит. Степанковскому, как лицу подчиненному. Оказывается, что настоящее время (после войны) "особенно невыгодное" в стрелковом отношении: "Необходимость обновления офицерского состава армии выбрасывает за борт наряду с потерявшим трудоспособность и много сведущих работников". "Тот стрелковый опыт, который выручал нас в разных трудных случаях обучения, испытывает сильные колебания и исчезает вместе со старыми работниками, между тем этот стрелковый опыт создавался многими годами и усилиями тысяч лиц. Теперь эти тысячи лиц заменяются новым элементом... к сожалению, малоопытным". Молодые офицеры малосведущи в стрелковой науке, "пройдя ее на рысях в наших военных училищах в том объеме, какой установлен для армейских частей. Такой объем может быть и достаточен, чтобы научиться кое-как стрелять, но недостаточен для полного ценза стрелкового учителя". В военных корпусах и военных училищах у нас проходится длинный ряд предметов "общеобразовательного курса", но зато и тут, как в духовных семинариях, не хватает времени изучить как следует специальные предметы. Последние приходится проходить на рысях, т.е. крайне поверхностно. Молодой офицер, выпускаемый как учитель фельдфебелей и солдат, умеет, если угодно, выстрелить рядом хронологических цифр и фактов, но не умеет выстрелить как следует из ружья. В результате, когда под предлогом очищения армии от устаревших элементов очистили ее от практически знающих офицеров, - общий военный тон армии у нас понизился и начали замечаться признаки той анархии, которую вносит с собою всякое дилетантство. В частности, что касается столь центрального дела, как обучение стрельбе, - "в приемах и системах обучения ее, - по словам кап. Степанковского, - существует слишком много разнообразия. Все прекрасно сознают, что это разнообразие крайне вредно для дела, но тем не менее кому же неизвестно, что трудно найти два полка, в
Обращено внимание даже верховного Вождя армии, тем не менее анархия в стрельбе продолжается, по крайней мере наш автор в последнем издании своей книги (1911 года) настаивает на необходимости приказа, требующего однообразия в стрелковом обучении. При некоторой расшатанности высшей дисциплины возможно, что даже приказа будет в данном случае недостаточно, а потребуется проследить, исполняется ли этот приказ. Примеров постепенного забвения самых высоко-исходящих государственных актов можно бы указать сколько угодно. Несмотря на наличие целого ряда военных училищ, военных академий и даже стрелковых школ, у нас нет, если верить кап. Степанковскому, систематически разработанного пособия, которое давало бы легчайшие и вернейшие способы однообразного обучения стрелка. Потребность в пособии крайне настоятельная, а пособия нет как нет. "Не странно ли, спрашивает кап. Степанковский, - что везде, где задаются целью подготовить хотя бы начального сельского учителя, от такого учителя требуют не только усвоения предметов, которым ему придется обучать в школе, но требуют еще и знания методики каждого предмета; в наших же военно-учебных заведениях и самая стрелковая наука проходится в крайне неполном виде и совершенно игнорируется ознакомление с лучшими способами обучения стрельбе солдата... У нас до сих пор нет и в помине никакой особенной методики стрельбы. Мы обучаем стрельбе так же, как обучаем грамоте, арифметике и вообще всему, чему прикажут, т.е. руководствуясь личными вкусами и усмотрением. Наша стрелковая методика основывается на особой, так сказать, ефрейторской системе, определяемой казарменным выражением "на глаз расстояния"...
Ужасные слова! Вникнув в них, вы начинаете понимать, почему наша армия в прошлую постыдную войну "стреляла плохо". Почем знать, стреляй она "хорошо" вместо "плохо", может быть, у наших генералов сложилось бы несколько более решительности среди сражений, и та мертвая точка, которая отделяет победу от поражения, была бы во многих случаях перейдена в сторону нашей победы. Но позвольте, господа, как же это так: современной армии великой державы стрелять "плохо"? В двадцатом-то веке, в веке изобретений, сменяющих друг друга с такою быстротою? В сущности, если из усовершенствованного оружия мы стреляем "плохо" и никакой методики не придерживаемся, кроме ефрейторского "на глаз расстояния", то не есть ли это самая верная страховка - не от поражения, а от какой-либо надежды на победу?
Наши фиговые блюстители бюрократического спокойствия об одном лишь дрожат: как бы какое-нибудь неблагополучие не попало на глаза начальству, особенно высшему. Боятся, видите ли, испортить пищеварение их высокопревосходительств. Но в результате этой фиговой системы утаивания своих непорядков, в результате накопления официальной лжи непорядки разрастаются в чудовищные, трудноизлечимые пороки, а такие пороки, как грех, влекут за собою Божее .проклятие и смерть. В книге названного авторитетнейшего специалиста по стрельбе, как и в статьях "Вестника Офицерской стрелковой школы", меня особенно ужалило одно обстоятельство: после несчастной войны, где пехота стреляла плохо, - она за эти годы, по-видимому, не научилась стрелять лучше, ибо стрелковое дело у нас падает вместо того, чтобы подниматься. "В настоящее время, - говорит тот же кап. Степанковский в июньском (№ 6) означенного стрелкового журнала, - в настоящее время переживается период упадка хороших стрелковых традиций и наблюдается это в тех частях, которые еще недавно были очень сильны ими. Офицеры старых стрелковых частей не могут не замечать и не чувствовать, как пошатнулись традиции, составлявшие силу и гордость наиболее боевых частей армии; они безусловно подпишутся под моими словами". В 1907 году стрелковый смотр показал, что из вызванных 12-ти рот всех полков 3-й стрелковой бригады ни одна не оказалась на высоте прежней нашей стрелковой славы. "Из рук вон плохи наши учебные команды, стреляющие сплошь да рядом хуже строевых рот и подготавливающие будущего унтер-офицера разве только к роли наблюдающего за сборкой и разборкой винтовки". Вот как мы готовим стрелковых инструкторов и их помощников! Само собою, инструктором стрельбы в роте является прежде всего ротный командир, но на практике он "начинает ознакомление со стрелковой наукой зачастую лишь со дня получения роты". Вместо того чтобы подыматься в военном деле, мы падаем: "даже в нынешних стрелковых частях любители и знатоки стрелкового дела попадаются все реже и реже...", - говорит кап. Степанковский.
– О рядовом офицерстве и говорить нечего. Сто "выдающихся" капитанов дают на двести шагов по призовой мишени меньший процент попадания, чем сто новобранцев после 4-х месячного обучения, т.е. не прошедшие еще курса стрельбы, стреляя к тому же при худших условиях (в шинелях да в снаряжении в присутствии высшего начальства, не зная боя винтовок, и т.п.).
Не поразительно ли все это? Когда этот ужасный факт был обнаружен, многие не хотели верить ему, пытались объяснить "старостью" капитанов: в 40 лет будто бы и глаз изменяет, и рука не так тверда. Это в 40-то лет у нас уже жалуются на старость! Однако, когда заменили капитанов штабс-капитанами, поручиками, подпоручиками, то "вышло еще хуже"...
Как же это, господа, так случилось, что душа армии - офицерство ее стреляет еще хуже новобранцев, еще не прошедших курса стрельбы? А очень просто, как все на свете при всей таинственности совершается крайне просто: "В строевых ротах кадетских корпусов не идут далее ружейных приемов да хождения в ногу из классов в столовые, а в пехотных военных училищах более налегают на обучение верховой езде, чем на стрелковые занятия". Вот как просто объясняется плохая стрельба армии. Знаете, сколько уделяется часов на стрелковые занятия в военных, т.е. специальных, училищах? "Почти то же число часов, что и на изучение шашечных приемов". "На самую серьезную учебную работу, а именно - на практическую подготовку юнкера к роли строевого учителя, уделяется всего лишь несколько часов в течение года". "Кадетам строевых рот даются винтовки для ружейных приемов; даже до стрельбы дробинками доходит не во всех корпусах... Всякое стремление кадета или юнкера к какому бы то ни было ружейному и вообще охотничьему спорту не только не поощряется, но всячески преследуется. Поэтому среди воспитанников гражданских и даже духовных учебных заведений попадается несравненно больший процент начинающих охотников, чем среди кадетов и юнкеров".