Из России за смертью
Шрифт:
— Иван Гаврилович, дорогой, перегибаешь палку, — мягко возразил Советов. — Вопрос сложный. Неоднозначный. Учти, прорабатывается на самом верху.
— Значит, отдадим завоевания социализма на откуп классовым врагам?
— запальчиво спросил генерал.
Даже если бы Советову было точно известно мнение руководства, он бы все равно Саблину ничего не сказал. Но вся загвоздка таилась в том, что никакого определенного решения в секретариате ЦК до сих пор не выработали.
Пока, во всяком случае. Сидели бы эти генералы тихо в своей Анголе, тут и без них черт ногу сломит. Так нет, тоже, понимаешь, развернули перестроечную дискуссию. Ох, генералы, генералы, вечно лезут
Саблин решил, что молчание собеседника можно расценивать как скрываемое сочувствие, поэтому пошел на открытый выпад.
— Не знаю, кто дает приказы Двинскому, но мне лично никаких указаний по свертыванию присутствия в стране не поступало. Извините, это все, скажу откровенно, генштабовские интриги.
Советов обрадовался. Появилась возможность для обходного маневра, чтобы уйти от грубо поставленного генералом вопроса.
— Так что в генштабе? — спросил он участливо.
— Вы не в курсе? — искренне удивился Саблин.
— Ты о чем?
— Меня решили в угоду Двинскому и компании отозвать в Союз!
Советов развел руками.
— Иван Гаврилович, дорогой, первый раз слышу. — И на его лице обозначилась крайняя озабоченность. Это он делал профессионально. Взгляд устремлял поверх головы посетителя, нижняя губа при этом внахлест закрывала верхнюю. Помолчав, Советов мягко улыбнулся:
— Что же вы нас в известность не поставили?
— Как только узнал, сразу сюда, — отрапортовал Саблин.
— Куда раньше смотрели? О чем думали? — вдруг набросился на него Советов. — Уж кому, как не вам знать, что мы можем упредить, но не отменить приказ вашего ведомства. Поражаюсь подобной беспечности.
— Я же сижу в Анголе, откуда мне знать? — по-школьному начал оправдываться генерал.
— Получается, я за вас обязан знать? Привыкли, что в ЦК думают за всех. Нет, дорогие товарищи, пора с этой практикой кончать.
Генерал хотел продолжить объяснения, но по селектору Советова опять вызвали к начальству. Прихватив какие-то бумаги и досадливо махнув рукой, он вышел.
Саблин окончательно разнервничался. И еще, дурак старый, сомневался, стоит ли идти к Советову. Нет, пока в ЦК работают такие принципиальные кадры, все будет в порядке.
ТАМАРА
Найденов вышел из столовой с неприятным чувством тяжести в желудке. То ли от жирной свинины, то ли от гнусного настроения. До сих пор его никуда не вызывают, не заставляют писать объяснительные. Да и что писать? Ну, познакомился с иностранной гражданкой, ну, встречался, ну, бывал у нее дома.
Для себя майор решил: будет утверждать, что брал у нее уроки португальского языка. Официально военными властями это трактуется как связь с иностранной подданной. Чуть ли не приравнивается к разглашению государственной тайны. Такую формулировку и тестю сообщат...
Реакцию Советова майор вычислить не мог. Если тот расскажет дочери, значит, конец семейной жизни. Тамара не простит. Она собственница. С детства привыкла, чтобы все окружающие ей служили. Поэтому и замуж за Найденова вышла, почувствовав, что он не сможет противостоять и до конца дней будет исполнять ее желания. Он не сопротивлялся. Трудности супружества нес терпеливо, как тяготы воинской службы. Слишком велика была разница потенциалов. Благодаря женитьбе он получил не просто дотоле не доступные ему блага, а совершенно новый статус в жизни. Стал майором, перед которым заискивали полковники и водили дружбу генеральские отпрыски. Дальнейшая его карьера
Из всех способов получить генеральские лампасы — кабинетный самый надежный.
И вот тебе, пожалуйста, увлекся, забылся и получил перспективу навсегда остаться безвестным майором где-нибудь за Уралом.
В военное училище Найденов шел по трезвому расчету. С детства на него давил полуголодный, неустроенный быт в мерзкой коммуналке, где соседи каждый вечер объединялись на кухне для совместной попойки. Его отец иногда и спал там, уронив голову на чужой. стол. Мать в это время крутила роман с соседом дядей Гришей, и будущий майор, сжавшись под тяжелым ватным одеялом, боясь темноты комнаты, прислушивался к резкому отрывистому маминому смеху, раздававшемуся за стенкой. Он любил мать днем и ненавидел ночью. Потом, когда вырос и в его жизни стали возникать женщины, Найденов так и не смог побороть в себе отвращение к ночи. Она ассоциировалась с грязью, страхом, ложью и бесстыдством. Майор ощущал неловкость, отчужденность, раздражение, возникающие и мешающие близости с женщинами ночью.
Тамара, появившись в их компании, сразу уставилась на майора властным оценивающим взглядом. Ему было неловко. Тем более, что ее к ним в общежитие привел какой-то уже пьяный полковник. В конце пирушки Найденов и Тамара оказались на одной кровати. Где-то неподалеку в темноте храпел полковник. Тамара была крепко выпившей. Найденов почувствовал накатывающуюся на него слабость и вздрогнул от прикосновения женской руки, шарившей по его животу. Но вдруг рука прекратила поиски, и он услышал легкое посапывание.
Тамара уснула, и Найденов был ей благодарен за это.
Утром, уютно потягиваясь, Тамара промурлыкала: «Мне нравится с тобой просыпаться». И вопрос был решен. Плохо соображавшего с похмелья полковника тотчас отправили за шампанским. С удивлением наблюдая за разгулом праздника, возникшего в его серой жизни, Найденов на разные лады повторял бабкину поговорку: «Жениться не напасть — как бы женатым не пропасть». Тогда не пропал. В приличной семье оказался..А теперь?
Устав от мыслей, сверлящих череп бормашиной, Найденов не спеша отправился к открытой площадке, с которой на все стороны света в золотистой дымке был виден океан. Полный штиль делал его ласковым и безмятежным. Майор невольно позавидовал этому разнеженному спокойствию. Всматриваясь в океан, Найденов как бы стремился впитать его мудрость, величие и свободу. Океан лежал, раскинувшись, подобно Гулливеру, безучастному к пискливым, едва различимым лилипутам, одному из которых сейчас казалось, что рушится его большая лилипутская жизнь. Но что такое жизнь лилипута в сравнении с одним легким вздохом океана — Гулливера? Стоит майор и завидует океану. Потому что жизнь — всего лишь цепь случайностей, а стихия — цепь неизбежностей. И в том, что произошло с Аной, тоже виновата стихия.
Безмятежность в любви оказалась по-океански обманчивой. Стоило поменяться ветрам, и пучина готова поглотить одинокого пловца. Раньше любовь для майора была понятием книжным, лишь сейчас, глядя на золотистый океан, он по-новому воспринял то чувство, которое возникло в нем при встрече с Аной.
AHA
Ана привела Найденова к себе домой. Он и не предполагал, что в Уамбо существует подобный оазис. Квартира состояла из одной комнаты и кухни, между которыми была раздвижная перегородка, напоминающая бамбуковую изгородь.