Из сборника 'Пять рассказов'
Шрифт:
Пожилой чисто выбритый человек, которого он видел вчера на кухне, прошел по двору с собакой. Он тнал доить коров. Эшерст увидел, что он хромает.
– Коровы у вас отличные!
Лицо хромого человека просияло. Он смотрел слегка исподлобья, как часто смотрят много испытавшие люди.
– Да, они у нас красавицы. И молока много дают.
– И молоко замечательное.
– Надеюсь, вашей ноге лучше, сэр?
– Спасибо, как будто заживает. Хромой дотронулся до своей больной ноги.
– Я-то знаю, что это за штука. Хуже нет, чем больное колено. Мое тоже вот уже десятый год болит.
Эшерст сочувственно покачал головой: жалость так легко дается людям обеспеченным! Хромой старик улыбнулся:
– Впрочем, мне-то жаловаться грех. Хорошо, что эту ногу не отняли.
– Ого!
– Да, да! Теперь-то что - вот раньше болело, так болело, а теперь как новенькое!
– Мне сегодня сделали примочку из какой-то замечательной настойки.
– Это девочка собирает. Она в травах знает толк. Есть такие разбираются, какие травы лечебные. Моя матушка покойная на редкость все это понимала. Ну, пожелаю вам скорее выздороветь, сэр. Эй, ты пошла!
Эшерст улыбнулся. Знает толк в травах. Сама она как полевая травинка...
Вечером, когда он поужинал холодной уткой, творогом и сидром, вошла девушка.
– Извините, сэр, тетя спрашивает, не попробуете ли вы кусочек нашего пирога?
– Если мне позволят пойти на кухню.
– О, конечно! Но вам будет скучно без вашего друга.
– Мне? Ну нет! А никто не будет возражать?
– Кто же? Мы будем очень рады.
Эшерст вскочил слишком поспешно, забыв о больной ноге, споткнулся и упал. Девушка ахнула и протянула к нему обе руки. Эшерст схватил их маленькие, грубые, загорелые - и, с трудом подавив желание поднести их к губам, позволил ей помочь ему встать. Она поддержала его, подставила ему плечо. Опершись на него, Эшерст пошел к двери. Он испытывал ни с чем не сравнимое удовольствие от этой живой опоры. Но он вовремя сообразил, что лучше взять по дороге свою палку и снять руку с плеча девушки перед тем, как войти в кухню.
В эту ночь он спал как убитый, и, когда проснулся, опухоль на колене почти прошла. Снова он провел все утро на лужайке, в кресле, записывая обрывки стихов. После полудня он уже мог пойти побродить с мальчиками Ником и Риком. Была суббота, они рано вернулись из школы. Темноглазые, черноволосые маленькие шалуны - одному было семь, другому шесть - скоро перестали дичиться Эшерста и болтали без умолку, - он умел разговаривать с детьми. Часа в четыре дня он уже был знаком со всеми способами, какими они уничтожали всякую живность; только ловить форелей они не научились. Подвернув штанишки, они лежали на животах у ручья, пытаясь поймать их руками, как настоящие рыболовы. Конечно, они ничего не поймали, потому что их визг и хохот распугал всех форелей. Эшерст сидел на большом камне у берега, смотрел на детей и слушал кукушку. Старший, Ник, более смелый, подошел к нему и встал рядом.
– А на этом камне всегда сидит страшный цыган,
– Какой страшный цыган?
– Не знаю. Никогда не видел. Мигэн говорит, что он тут сидит, старый Джим его видел своими глазами. Он сидел тут в ту ночь, когда лошадь разбила отцу голову. Он играет на скрипке.
– А что он играет?
– Не знаю!
– А какой он?
– Весь черный. Старый Джим говорил - он весь волосатый! Страшный-престрашный. Ходит по ночам.
– Темные раскосые глаза мальчугана испуганно забегали.
– А он меня может забрать? Мигэн его боится.
– А она его видела?
– Нет! Зато вас-то она не боится.
– Конечно, не боится. Чего ж ей меня бояться?
– Она вечерами за вас молится!
– Откуда ты знаешь, плут ты этакий?
– Когда я засыпал, она сказала: "Боже, благослови нас всех и мистера Эшеса!" Сам слышал, как она шептала.
– Ты маленький предатель, зачем рассказывать то, что ты подслушал!
Мальчуган замолк, потом вдруг вызывающе сказал:
– А я умею обдирать кроликов. Мигэн вот не может видеть, как их обдирают. А я люблю кровь,
– Ах ты маленькое чудовище!
– Что это такое?
– Чудовище - это существо, которое любит делать другим больно.
Мальчик обиделся:
– Да ведь мы-то едим только мертвых кроликов!
– Ты прав, Ник, прошу прощения.
– А я и лягушек умею обдирать.
Но Эшерст уже не слушал. "Боже, благослови нас всех и мистера Эшеса!" Ник, удивленный его молчанием, побежал назад к ручью, оттуда снова послышались визг и плеск.
Когда Мигэн принесла чай, Эшерст спросил:
– Что это за страшный цыган, Мигэн?
Она испуганно взглянула на него:
– Он приносит несчастье.
– Но ведь вы не верите в привидения?
– Дай бог мне его никогда не видеть!
– Не бойтесь, не увидите. Никаких привидений нет. Старый Джим, наверно, видел просто лошадь.
– О нет! В горах бродят привидения - тени людей, тех, что жили здесь в давние времена.
– Но жили-то здесь не цыгане. Те люди умерли гораздо раньше, чем появились цыгане.
– Все цыгане злые, - коротко ответила девушка.
– Почему? Даже там, где они еще есть, это просто дикие существа, вроде кроликов. В природе много дикого - цветы, например, дикий шиповник, их никто не сажал, Они выросли сами по себе, а ведь вы не скажете, что они дурные, злые. Вот погодите, я сегодня ночью пойду подкараулю вашего страшного цыгана и поговорю с ним.
– Ой, нет, не надо!
– Нет, пойду и непременно сяду на его камень.
Она умоляюще сложила руки.
– Ну, пожалуйста, не надо!
– Почему? А потом, не все ли вам равно, если даже со мной что-нибудь случится?
Она не ответила, и он вдруг бросил как будто невзначай:
– Только, пожалуй, мне его не придется увидеть, скоро я должен буду уехать.
– Почему скоро?
– Ваша тетушка, должно быть, не захочет меня дольше держать.
– О, нет, у нас летом всегда бывают жильцы. Он пристально посмотрел на нее.
– А вам хотелось бы, чтоб я остался?
– Да, - прошептала она.
– Ну, сегодня вечером я буду молиться за вас!
Она вся залилась румянцем, нахмурилась и вышла из комнаты. И все время, пока готовили чай, он проклинал себя за неосторожность. Словно толстыми подошвами сапог он растоптал куст синих колокольчиков. Зачем он сказал эту идиотскую фразу? Неужели он такой же пошлый фат, как Роберт Гартон, и тоже не понимает эту девушку?