Из сегодня в завтра
Шрифт:
Вспоминаю наш дурацкий разговор с Сильвией за доли секунды до того, как Джерард произносит ее имя. И почему-то краснею.
— А, да! — восклицаю с неуместным оживлением. — Да-да, — добавляю спокойнее и тише.
Из трубки снова раздается смех.
— Вы, наверное, удивляетесь, что я звоню? — спрашивает Джерард с едва уловимыми и чарующими нотками ребяческого озорства.
— Гм… — Признаться, я очень растеряна. Потому что, с одной стороны, не хочу никого обижать, а с другой — правда не
— Я на вашем месте тоже удивился бы, — просто говорит Джерард. — А на своем — никогда не стал бы вас тревожить, если бы Сильвия не рассказала мне о том, что в свободное время вы по доброй воле работаете на Комитет по охране природы Центрального парка.
Опять краснею. Смотрю на Дебору, которая уселась на наши старенькие скрипучие качели и с любопытством глядит на меня, пожимаю плечами и кривлю губы, показывая всем своим видом, что я обескуражена.
— Да, все правильно, — говорю в трубку. — Сегодня, например, мы сажали нарциссы…
— Как мило! — восклицает Джерард. — Знаете, меня это очень заинтересовало. Обыкновенные ньюйоркцы, привыкшие к бешеным городским ритмам, по той или иной причине возгораются желанием здесь же, в мегаполисе, приблизиться к природе… Принести пользу ей и другим людям. Может, как-нибудь встретимся и вы расскажете мне поподробнее о своей работе? — вдруг спрашивает он.
Ловлю себя на том, что я не только согласна с ним встретиться, но даже хочу этого.
— Завтра я не смогу, — слышу собственный голос. Черт! Я подсознательно до сих пор чего-то боюсь.
— А в воскресенье? — спрашивает Джерард.
— В воскресенье? — рассеянно переспрашиваю я, пытаясь убедить себя в том, что эта встреча, несмотря на дикие фантазии Сильвии, будет чисто дружеская и пугаться совершенно нечего.
— Мы могли бы увидеться во время ланча, — произносит Джерард. — Когда именно — решайте сами.
Я еще не ответила, удобно ли мне в воскресенье, думаю я. Вдруг у меня другие планы?
— Если, конечно, в воскресенье вам удобно, — моими же словами говорит Джерард.
Поневоле улыбаюсь. Заинтригованная Дебора встает с качелей и подходит ко мне.
— Мм… — мычу я, раздумывая. — В час вас устроит? Или нет, лучше в два.
— Устроит вполне! — весело отвечает Джерард. — На Юнион-сквер? Идет?
— Идет.
Когда я убираю трубку от уха, Дебора вскидывает брови и складывает губы трубочкой, намереваясь устроить мне допрос. Но тут из дома раздается звон бьющегося стекла и мамин истошный крик:
— Если хочешь, считай так!
2
Когда мы вбегаем в гостиную, мама сидит, откинувшись на диванную спинку и неубедительно притворяясь равнодушно-высокомерной. Отец буравит ее потемневшим взглядом, а по стене за его спиной стекают вниз ручейки виски. Пол устилают бутылочные осколки.
Дожили! — с грустью думаю я.
— Вы только полюбуйтесь! — восклицает папа, упирая руки в оплывшие бока и кивая на стену. — Она метила мне прямо в голову! Если бы не моя прекрасная реакция, меня бы уже не было в живых!
— Ты с любой реакцией увернулся бы, — с притворным спокойствием произносит мама. — Потому что слишком любишь себя.
— Прекратите же! Даже стыдно! — кричу я. — Что у вас тут снова произошло?!
Мама гордо вскидывает голову.
— Ваш отец убежден в том, что я никогда не любила его и не люблю теперь. Интересно, какого же тогда черта я вышла за него замуж?! Зачем родила ему двух дочерей?!
— Если бы ты хоть каплю любила меня, тогда бы… — гремит папа.
Мама неожиданно вскакивает с дивана.
— Все мы люди! Нам свойственно совершать ошибки! — странно изменившимся тоном произносит она. — Главное, уметь признавать их.
— Я почему-то никогда не совершал ничего подобного! — запальчиво кричит папа.
Изумленно смотрю на сестру. Она стоит, поджав губы, и, кажется, знает, о чем идет речь. Я же ничего не пойму и чувствую себя так, как, наверное, чувствует иностранец, очень плохо говорящий на языке людей, в чьей стране он сейчас находится.
— Ты совершал многое другое, — устало говорит мама.
— Что, например? — требует отец.
Она поднимает руки и качает головой.
— Все, с меня довольно. Я иду спать. Девочки, простите, что мы вас так принимаем. — Она устремляется к двери. — Точнее, что не принимаем никак…
Остаемся в гостиной втроем и слушаем мамины шаги на лестнице. Когда они стихают, наверху хлопает дверь и щелкает замок, отец хватается за свою лысеющую голову и издает странный звук — подобие стона.
— Когда же кончится этот ад? — бормочет он голосом великомученика. — Когда же все это кончится?
Дебора обнимает его за плечи.
— Тогда, когда ты встряхнешься и постараешься жить нормально. Нет смысла снова и снова возвращаться к тому, чего уже не изменить. Пойдем, — ласково говорит она, подавая мне знак. — Уложим тебя в комнате для гостей. Выспишься, завтра разберешь чемоданы и спокойно подумаешь, как вам жить дальше.
Бегу в комнату для гостей и стелю отцу постель. Дебора приводит его, и мы обе чмокаем его в щеки.