Из шпаны – в паханы
Шрифт:
В Резо Рекрут был уверен, как в самом себе.
– Значит, решено, – подвел черту жиган. – Встретимся со Скулатым, потолкуем, а там...
Он неопределенно махнул рукой, вновь потянулся было к стакану, но передумал. Сняв с головы картуз, Рекрут небрежно бросил его на стол. Огляделся, оценивающим профессиональным взглядом изучая каждую из марух.
– Нервы не к черту стали, – признался жиган. – Расслабиться бы мне надо. Аграфена! – он махнул рукой одной из девиц. – Ну-ка, поди сюда, родная!
Девушка живо подбежала к Рекруту, не дожидаясь повторной просьбы. Встала рядом и, как преданная собака, заглянула жигану в глаза. Любая из казанских марух считала большой честью, если выбор такого человека, как Рекрут, останавливался на ней.
Жиган протянул руку и обнял ее за талию. Затем погладил чуть ниже спины. Он словно приценивался, и у многих из присутствующих за столом появились на губах понимающие улыбки. Нередко случалось и так, что выбрав кого-то, Рекрут чуть позже менял собственное решение и подзывал новую.
Но сегодня такого не произошло.
– Пойдешь со мной, – сказал он Аграфене, и девушка тут же гордо приосанилась. Другие поглядывали на нее с откровенной завистью. – Ступай-ка в дальнюю комнату и жди меня там. Я скоро буду.
Аграфена ушла, а Рекрут снова обернулся к Резо.
– Выясни, где обычно обитает Скулатый, – распорядился он. – Знаю я, есть у него излюбленные майданы. Как выяснишь, тут же сообщи. Откладывать дело в долгий ящик не будем. Действовать надо стремительно. А ты, Солоух, реши проблему с волынами. Стволов нам понадобится много. И, главное, надежных стволов. Чтоб без всякой осечки. Уяснил?
– Ясное дело. Можешь на меня положиться, Рекрут.
– Добро, – жиган хлопнул ладонью по столу.
Казань. Трактир на Моховой
Крепкие волосатые руки обхватили хозяйку трактира за грудь и слегка сдавили ее. Но та даже не обернулась. Она прекрасно знала, что вести себя с ней подобным образом мог только один человек. Она с улыбкой накрыла его руки своими, за что тут же и была награждена страстным поцелуем в шею.
– Рад, что ты меня так привечаешь, – нараспев произнес Петя Маленький, сам разворачивая женщину к себе лицом и заключая ее в объятия. – Не забыла, стало быть.
– Тебя забудешь, охальник, – кокетливо откликнулась хозяйка. – Ты же, Петюнчик, мимо моего заведеньица пройти не можешь. Через два дня на третий – нет-нет, да и нарисуешься. Я еще от прошлых твоих ласк не отошла.
– А я, как видишь, уже с новыми. Видать, жить без тебя не могу. Только ты, это... Как в сказках-то говорится, накорми, напои сначала.
Петя Маленький пришел не один. С ним были трое его верных наперстников. Впрочем, Авдотья Лаврентьева и не помнила, когда Петя где-либо появлялся в одиночку. Если только при царском режиме. А нынче времена уж больно неспокойные, вот Маленький и хоронится.
Кличку свою Петя получил неспроста. Росточка он, действительно, был невысокого. Той же Лаврентьевой, например, едва доставал до подбородка. Но зато с лихвой восполнял сей недостаток могучими руками, которыми, как сказывали, Маленький лично удавил не одну жертву, и грозным широкоскулым лицом, от одного взгляда на которое озноб пробирал до самых костей. Умел Петя произвести впечатление. И умел себя поставить, если надобно...
Уркаганы разместились за одним из крайних столиков. Авдотья тут же скрылась в кухне и вернулась с бутылкой самогона. Петя Маленький разлил ядреный напиток по стаканам. Никого не дожидаясь и ни с кем не чокаясь, выпил, а затем блаженно откинулся на спинку стула. Лениво поднял руку в приветствии, заметив за другими столиками кое-кого из знакомых. В трактире на Моховой Петя был частым посетителем, и многие знали его в лицо.
– Я потолковать с тобой хотел, Петь, – склонился над столом один из уркачей, облаченный в мохнатую телогрейку без рукавов.
– О чем же?
– Мне тут одну наводочку дали. Зажиточный домик лесопромышленника.
– Разве его не раскулачили? – с усмешкой откликнулся Петя Маленький.
– Видать, не успели. Но я думаю, как раз самое время раскулачить. Экспроприация, как говорится нынче.
Петя пожал плечами, но подельник видел, что информация его заинтересовала. Хозяйка медлила с подачей блюд, и самое время было продолжить разговор, заручиться поддержкой Маленького окончательно. Уркаган в телогрейке понизил голос до шепота.
– Мне цинканули, он на неделю в столицу едет. Дом будет пустой. Ну, прислугу я в расчет не беру, конечно. Да и кто там из прислуги этой? Одна престарелая кухарка да сторож. Тоже лет за шестьдесят, наверное. Ты, если не хочешь, Петь, можешь на дело сам не ходить. Мы вон и с Гаврилой управимся. А навар должен быть хорошим...
– С чего ты взял? – прищурился Петя Маленький.
– Так я ж говорю, зажиточный мужик этот лесопромышленник. Еще старой закали. Он, как узнал, что дело к раскулачиванию идет, так все свои ценности под пол спрятал. На черный день.
– Ты так говоришь, Кулон, будто сам с этим лесопромышленником знаком. Зажиточный, ценности под полом... Может, ты еще и точное место схрона знаешь?
– Знаю, Петь, – Кулон так и раздувался от гордости, довольный тем, что такой старый тертый уркач, как Петя Маленький, выразил восхищение его осведомленностью. – У меня один кореш в свое время у этого лесопромышленника садовником работал. И сам видел, как тот схрон под полом делал. А сейчас такая оказия! На неделю уехал, говорю. Решайся, Петь. А то, не ровен час, жиганы про эту контру пронюхают и раньше нас все сливки с этого дела и снимут. Сколько раз уже обставляли нас.
Петя Маленький нахмурился. Разговор о жиганах, в последнее время проявлявших все больше и больше активности, испортил ему изначальное благодушное настроение. Эта молодая поросль, как саранча, заполонила не только Казань, но и всю Россию. И главное, никаких понятий у них нет. Знай, катят и катят себе по беспределу. Бывший каторжанин Петя Маленький жиганов на дух не переносил.
Но слова Кулона попали на благодатную почву. Петя решительно качнул в знак согласия кудлатой головой.
– Будь по твоему, – сказал он. – Сегодня же ночью с Гаврилой и отправляйтесь на хазу лесопромышленника. Только это... – Петя поскреб подбородок. – Со сторожем там поступайте, как придется, а кухарку не трогайте: мы с бабами не воюем.