Из шпаны – в паханы

Сухов Евгений Евгеньевич

– А что вас так удивило, Михаил Петрович? – Тимошин повернулся к нему спиной и принялся методично рыться единственной рукой в ящиках своей огромной картотеки. – Мне помнится, именно так вам и было обещано товарищем Камаевым. В этом самом кабинете. Вы со своей задачей справились успешно... И товарищ Камаев тоже слово сдержал. Ознакомьтесь со списком и подпишите.

Дрожащей рукой Гроссовский поднял со стола бумагу. Ту, в которой говорилось о его освобождении. От волнения строчки плясали и расплывались перед глазами, но бывший коллежский асессор сумел прочесть главное. Свободен!..

Гроссовский взял второй лист и, практически не читая, поставил внизу размашистую подпись. Какое значение имело, все ему вещи вернут или не все. Насколько помнил Михаил Петрович, на момент ареста ничего особо ценного при нем не было. Сейчас гораздо важнее было другое.

– Я... могу идти?

– Одну минуточку, – Тимошин задвинул один из ящиков и расположился за своим рабочим столом. Придвинул к себе телефон. – Товарищ Камаев просил информировать его...

Гроссовский закрыл глаза. Свободен! После трех лет мытарств и разного рода лишений он наконец был свободен. Михаил Петрович с трудом сдерживал себя, чтобы не расплакаться.

– Товарищ Камаев? – заговорил в трубку Тимошин. – Да, я. Вы просили доложить... Совершенно верно. Он уже здесь... Что? Один момент. Михаил Петрович, вас.

Начальник тюрьмы передал трубку Гроссовскому.

– Очень рад, что ваше дело завершилось благополучно, Михаил Петрович, – донесся до Гроссовского приглушенный голос Камаева. – Хотя вынужден признать, что вы сами поспособствовали своему освобождению. Забирайте ваши вещи и спускайтесь вниз. Прямо за проходной вас будет ждать автомобиль.

– Ну, зачем же?.. Я... – попытался было протестовать Гроссовский, но Камаев безапелляционно перебил его:

– Делайте, что вам говорят, Михаил Петрович. Водитель отвезет вас на Лубянку.

– На Лубянку?

– Именно. И проводит ко мне в кабинет. Я буду вас ждать, Михаил Петрович. Мы еще не закончили наши с вами общие дела. Поторопитесь.

В трубке прозвучал резкий сухой щелчок разъединения, а следом за ним по нарастающей короткие гудки отбоя. Гроссовский заметно растерялся.

– Все в порядке, Михаил Петрович? – осведомился Тимошин.

– Да, в полном.

– Тогда можете идти, – он забрал из рук освобожденного арестанта телефонную трубку и водрузил ее на массивный аппарат. – Вас проводят.

– Спасибо.

В специально отведенном помещении Гроссовскому выдали вещи, а затем все тот же красноармеец, тяжело ступая позади, довел арестанта до железных ворот. Михаил Петрович вспомнил, как этой самой дорогой его вели три года назад. Правда, в обратном направлении.

Ворота распахнулись, и в лицо Гроссовскому ударил морозный ветер. Суконное осеннее пальтишко явно не подходило для лютого декабря. Но другой одежды у Михаила Петровича в наличии не было. Так же, как и головного убора.

Черный автомобиль действительно поджидал недавнего арестанта неподалеку от входа. Водитель успел гостеприимно распахнуть дверцу с пассажирской стороны.

Гроссовский обреченно вздохнул и двинулся в направлении автомобиля.

* * *

Москва. Марьина роща

Негромкий стук в дверь заставил Графина моментально вскочить на ноги. Еще секунду назад он расслабленно почивал на диване, а теперь весь подобрался, насторожился... Взгляд старого уркагана сделался колючим и подозрительным.

– Ты ждешь кого-то?

Вопрос был адресован Федулу. Тот отрицательно покачал головой. На протяжении всей своей воровской карьеры Федул славился способностью ни при каких обстоятельствах не выдавать внутренних эмоций. Не прокололся он и сейчас.

– Никого я не жду. Сосед, наверное. Сейчас гляну.

– Подожди, – цепкие пальцы Графина до боли стиснули плечо бывшего соратника. – Я с тобой.

– Да чего ты паникуешь? Ни одна собака не знает, что ты здесь. Лучше поди, укройся.

Но Графин не последовал совету. Все так же придерживая Федула за плечо и держась немного за его спиной, он вместе с ним прошел в сени. Пальто гостя висело на вешалке, и он попутно выудил из кармана старенький потертый «наган». Стук в дверь повторился.

– Накинь цепочку и спроси, кто там, – шепотом распорядился Графин.

– Да перестань...

– Делай, что тебе говорят. Если узнаю, что ты меня продал, сука, сдохнешь первым. Давай!

Федул вынужден был подчиниться. Скрюченными старческими пальцами он накинул цепочку и тут же прошамкал:

– Кто там?

Ответа не последовало. Графин навел дуло «нагана» на дверь.

– Ну, чего молчать-то? – Федул добавил в голос сердитых интонаций. – Раз пришли, откликайтесь. Кто пожаловал-то?

И вновь ответом на его вопрос была полная тишина. Графин отчетливо мог слышать гулкие удары своего сердца. Палец, лежащий на спусковом крючке, побелел от напряжения. В глазах старого уркагана появилось что-то волчье, звериное...

Федул невыразительно пожал плечами, и в эту самую минуту тишину разрезал звон разлетевшегося стекла внутри помещения. Графин дважды выстрелил в закрытую дверь, затем что было силы толкнул на нее Федула и резко развернулся. С улицы бахнул ответный выстрел. Хозяин дома схватился двумя руками за простреленную грудь. Сквозь пальцы засочилась алая кровь. Глаза Федула превратились в два огромных чайных блюдца. Губы пытались произнести что-то, но слова не давались смертельно раненному человеку.