Из шпаны – в паханы
Шрифт:
Резо не стал дожидаться того, во что могло вылиться это словесное препирательство. Нервы у него сдали. И он ударил. Врезал со всего размаху темноволосому по лицу. Парень не удержался на ногах. Его дружки моментально рванулись вперед. Резо отступил и принял боевую стойку. Раз уж на то пошло, он был намерен биться до конца. Даже если этот конец грозил ему гибелью. У одного из нападающих сверкнул нож. Парень с кастетом замахнулся.
– Стойте! – прозвучал за их спинами властный окрик.
Ребята остановились. В просвете между их плеч Резо видел, как темноволосый с трудом поднялся на ноги. Нижняя губа у него была рассечена, но парень даже не пытался смахнуть кровь. Он улыбнулся и характерно прищелкнул языком.
– А ты – молодец, – толпа перед лидером расступилась, и темноволосый вплотную приблизился к Резо. – Не побоялся меня ударить, несмотря на всю мою кодлу. Они же разорвали бы тебя. На что ты рассчитывал, парень?
– Я собирался драться, – грузин пожал плечами.
– Отважно.
– Сейчас посмотрим, как он подерется.
Парнишка с кастетом вновь навис над Резо, но темноволосый спокойно отстранил его рукой.
– Не надо. То, что он сделал, заслуживает уважения, а не наказания. Это человек, парни! – он еще раз ощупал тщедушную фигуру Резо пристальным взглядом, а затем протянул противнику раскрытую ладонь. – Сергей. Сергей Бармаш.
– Резо Зурабишвили.
Грузин ответил на рукопожатие. Ладонь Сергея оказалась такой же жилистой и крепкой, как он сам...
Они подружились. Подружились так крепко, что после того случая ни разу не разлучались в течение двадцати с лишним лет...
И вот теперь Резо должен был предать человека, которого считал своим кровным братом...
– Садитесь, Зурабишвили, – предложил Тимошин, указывая на стул по центру своего кабинета.
Резо остался стоять. В нем все еще боролись два противоречивых чувства. Но подсознательно жиган уже знал, какое из них одержит вверх. Знал и ничего не мог поделать.
– Я разговаривал с Гроссовским, – медленно произнес он, поднимая глаза на Тимошина. – Полагаю, тебе известно, о чем идет речь.
– Ты мне не тычь, кусок дерьма!
Хозяин кабинета поднялся из-за стола. Его пустой рукав плетью свисал вдоль тела. Брови сурово сошлись над переносицей. Но Резо и на это не обратил ни малейшего внимания.
– Андрей Калюжный, мальчик, которым интересовался Гроссовский, – мой сын.
– Да, я об этом уже знаю.
– Где он сейчас? У Камаева?
Вопросы Резо были короткими и хлесткими. Он знал, зачем явился в кабинет начальника Бутырки. Жребий был брошен и Рубикон перейден. Путей к отступлению для него уже не существовало.
Тимошин сумел прочесть решительный настрой заключенного. Он опустился на прежнее место и с расстановкой, отчаянно пытаясь сохранить чувство достоинства, произнес:
– Откровенно говоря, во всех подробностях эта история мне неизвестна, но, полагаю, что да. Мальчик находится у товарища Камаева.
Резо глубоко вздохнул. Припомнилось, как лежа в интернате на соседних койках, они с Рекрутом частенько мечтали о светлом безоблачном будущем.
«Спасибо, брат. Этого я никогда не забуду. Я – твой должник».
– Звони Камаеву. Скажи, что я хочу с ним поговорить.
На этот раз обращение на «ты» Тимошин оставил без внимания. Его единственная рука потянулась к черному телефонному аппарату. Резо внимательно наблюдал за тем, как начальник Бутырской тюрьмы набирает нужный номер.
Москва. Майдан на Хитровке
– А это что за тип? – наполняя стакан водкой, Рекрут слегка наклонился к Бурому. – Тот, что сидит рядом с Клопом?
Бурый даже не повернул головы в направлении человека, о котором спросил новоиспеченный московский авторитет. Он и так прекрасно знал, кто где сидит и какая информация нужна Рекруту.
– Это Зинберг. Старая продажная еврейская душа. Но необходимость в его услугах у нашего брата возникает часто. Этот пройдоха – весьма неплохой ювелир. Наметанный глаз, как говорится. За секунду может отличить тебе натуральный камушек от подделки. То же самое касается и рыжья. Через него можно и сбыт хороший наладить, если что. Не хуже любого перекупщика. Я сам имел с ним дела.
– А вон тот малец? С бельмом на левом глазу?
– Циклоп, – Бурый ловко насадил на вилку скользкий маринованный грибочек и отправил его в рот. – Известный на всю Хитровку скокарь. Форточник. Его небольшой рост – это его козырь. Ребята из тех, что ходят под Жуком, часто пользовались его услугами. Незаменимый кадр, Рекрут. Тебе стоит с ним при случае потолковать тет-а-тет. У него у самого всегда есть в заначке хорошие наколки.
– Добро. Потолкую.
В этот вечер на майдане собралось не менее трех дюжин человек. По словам Митяя и Бурого, все те, кто имеет определенный вес в криминальном столичном мире. Или как минимум имел его при Графине. Рекрут с удивлением для самого себя отметил, что за столом едва ли наберется больше шести-семи жиганов. Да и то, лишь те, кто прибыл вместе с ним из Казани. Представителей московских и ярославских воров новой формации здесь не было. Но московские «иваны» явились к нему на поклон. Ради него они готовы были отказаться от большинства своих прежних традиций и с настоящего момента свято чтить неписанный жиганский кодекс. Значит, их всех тоже можно теперь считать жиганами? Получалось, что так.
Собравшиеся один за другим произносили тосты в честь Рекрута. И они именовали его новым хозяином Хитровки. Казанец чувствовал, что для него наступают новые времена. Он должен создать систему, о которой они говорили с Митяем раньше. Он должен оправдать доверие криминального мира. Рекрут сожалел о том, что в эту торжественную минуту Резо не было с ним рядом. Это их общая победа. Его и его кровного брата...
Митяй склонился к самому уху казанца.
– Видишь того солидного господина в салатном суконном сюртуке? – бывший уркаган кивнул в направлении нужного человека.
Но он мог этого и не делать. Рекрут давно уже обратил внимание на мужчину с роскошными, чуть посеребренными сединой усами, отличавшимся от всей остальной братии тем, что выглядел натуральным барином. Манера держаться, величественная посадка головы, благородное лицо, стиль одежды... В последнем он мог составить конкуренцию разве что Митяю, красовавшемуся по случаю нынешнего мероприятия в белоснежном смокинге и длинноносых лакированных штиблетах.
– Вижу. И что это за фрукт?
– Прохор Чуйский. Известный на всю Москву медвежатник, – в голосе Митяя звучало неприкрытое уважение. – Правда, известен он только особо посвященным. Ни в одной картотеке охранки, а ныне в списках ЧК Прохор не значится. Как по-твоему? О чем это говорит?