Из штрафников в разведку
Шрифт:
Перемахнуть через ограждение было делом двух минут. Еще столько же разведчикам понадобилось на то, чтобы осмотреться и короткими перебежками пересечь двор наискосок и войти в караульное помещение. Сержант Яровец остался на улице – приглядывать за воротами, около которых Лешка, торопившийся за Прохоровым и остальными, успел рассмотреть темневшее на земле тело.
В караулке Миронов в первую очередь увидел немецкого унтер-офицера, сидящего в углу со связанными руками и с кляпом во рту. Кляп, видимо, напитался кровью из разбитых носа и губ, поэтому выглядел жутковато – словно унтер хотел, но так и не смог проглотить
Проследив за взглядом унтер-офицера, Алексей увидел присевшего у стены на корточки Ахатова. Увидел и почувствовал, как оборвалось сердце от нехорошего предчувствия, – Юсуф невидящим взглядом смотрел в пол и, казалось, совсем не замечал, что и гимнастерка его, и лицо обильно забрызганы свежей кровью. Но еще страшнее выглядели руки разведчика: создавалось впечатление, что Ахатов только что выкупал их в крови.
– Юсуф! – Прохоров одним прыжком перемахнул комнату и присел перед товарищем. – Что?! Ранен? Ты же в крови весь, зараза… Куда тебя?
– Меня? – чуть скривил губы Ахатов и посмотрел на лейтенанта каким-то чужим, неузнающим взглядом – Миронову показалось, что глаза у Юсуфа в эту минуту необычно темные, пустые и очень страшные. – Нет, лейтенант, со мной все в полном порядке. Ни царапинки. Я все сделал. В комнате отдыха лежат двое. Остывают. Разводящего я зарезал тоже – он там, в проходе лежит. Унтера ты сам видишь – его я, правда, помял немного. А с караульным на воротах было все просто: я открыл дверь и бросил нож – там же и пятнадцати метров нет. Все в порядке – Аллах помог нам…
– Я помню, – серьезно кивнул Прохоров, – твой дед был великим воином. Внук ничуть не хуже – это тебе я, лейтенант Прохоров, говорю! Ну, ты пару минут посиди, а мы с твоим унтером поболтаем по-свойски…
Лейтенант подошел к унтер-офицеру, несколько секунд молча сверлил его тяжелым взглядом и, наконец, спросил:
– Пароль и отзыв для часовых – быстро! Ганевич, переведи ему!
Немец вжимался в угол и, испуганно моргая бесцветными ресницами, посматривал то на лейтенанта, то на Ахатова, медленно отходившего от пережитой схватки, и скороговоркой бормотал нечто малопонятное – Прохоров разобрал только одно слово: «берсерк».
– Вот это точно, – кивнул командир разведчиков, – скоро мы всем вам бирсек устроим! Надо же, сколько слышал о белесых и рыжих фашистах, а наяву первый раз рыжего вижу. Ганевич, да что он там бормочет – ни хрена не разберу?!
– Это он о берсерках толкует, – прислушался Ганевич и пояснил: – Вроде бы у древних викингов были такие воины, которых во время боя охватывало безумие, и они в одиночку могли убить десяток и больше врагов. Говорит, что это очень страшно и он впервые увидел нечто подобное.
– Это он про Ахатова? – понятливо усмехнулся Прохоров. – Да, Юсуф у нас такой! Ты скажи этому уроду рыжему, что если он сейчас не расскажет обо всем, о чем я спрошу, то я его нашему берсерку отдам! Впрочем, нет, – лейтенант нарочито медленно достал свой нож и начал демонстративно поигрывать отточенным клинком перед лицом вконец ошалевшего унтера, – я сам, лично, сначала вырежу ему его поросячьи глазки – это чтобы ему было не так страшно видеть остальное. Потом я вырежу ему печень и заставлю жрать – маленькими кусочками. Слово в слово переводи! Пусть эта паскуда хорошенько прочувствует, что его ждет в случае неправильного поведения. Ферштейн, рыжий?!
– Nain, nain. – Из налитых ужасом глаз немца вдруг покатились самые настоящие слезы – видимо, услышанный перевод произвел на унтера должное впечатление. – Ich habe ferstehe Euch! Ja, ja, Ich werde sagen! Alles, alles, das interessirt Euch!
– Он просит не убивать и не мучить его, – монотонно переводил Ганевич. – Он все понимает и будет говорить. Расскажет обо всем, что вас интересует.
– Тогда спроси, какой пароль и отзыв для часовых и разводящего!
Унтер, переводя взгляд с командира на переводчика, выслушал вопрос и, торопливо кивая, четко и раздельно выпалил: «Hannover und Lili Marleen».
– Ганновер – пароль и Лили Марлен – отзыв, – пояснил Ганевич. – Думаю, не врет.
– Ганновер – это ж вроде город такой, да? А эта Лили кто такая?
– Это из песни – вроде нашей «Катюши». Там солдат вспоминает, как встречался с девушкой по имени Лили у фонаря – в самоволку к ней бегал. Ну, вроде этого.
– Тогда переведи ему, что если будет вести себя правильно и у нас все пройдет как надо, то он останется жить и, может быть, даже встретится со своей Лилькой… Теперь самое главное: где ключи от складских дверей? Только пусть не говорит, что все ключи у кладовщика дяди Вилли – тогда совсем плохи его дела!
Ганевич перевел – в ответ немец непроизвольно покосился на висевший на стене застекленный ящик, в котором на аккуратно вбитых гвоздиках висело около десятка различных ключей с прикрепленными к ним бирками.
– Ты смотри-ка, – повеселел Прохоров, рассматривая опечатанную дверцу, – совсем как у нас! Орднунг, дорогие вы мои! Спроси, какой из них подойдет к ближайшей двери склада боеприпасов? Этот? Нет? Этот? Отлично! Гут! Молодец, рыжий, живи пока! Теперь, товарищи, следующая часть операции – нам надо произвести смену часовых. Ганевич, ты за разводящего пойдешь – снимай свою телогрейку и натягивай фрицевскую шинель! Роста и комплекции вы с успошим фельдфебелем примерно одинакового, да и пароль-отзыв у тебя сказать получится точно уж лучше, чем у меня. Каску не забудь напялить! Да, и спроси у рыжего, какой голос был у фельдфебеля, а то вдруг он басил, как поп, или, как баба, пищал – надо же, чтоб похоже было! Первого часового изображу я, а за второго… Миронов, ты одевайся! И побыстрее – до смены как раз десять минут осталось…
Точно в положенный час железная дверца в кирпичном заборе с лязгом открылась, и по тропинке, ведущей к постам, без спешки зашагала новая смена: разводящий и двое часовых. Шли молча, размеренно, как и положено идти солдатам, не один десяток раз проделавшим скучноватую и давно надоевшую процедуру принятия и сдачи постов.
Часовые, давно уже с нетерпением дожидавшиеся часа, когда можно будет вернуться в теплую караулку, выпить горячего чая и завалиться спать, поджидали смену у калитки, сбитой из брусков и обтянутой колючкой. Один из немцев, уже открывая дверцу, привычно гаркнул – не из усердия, а явно всего лишь соблюдая надоевшую воинскую формальность: «Стой, кто идет? Пароль?!»