Из современной английской новеллы
Шрифт:
— Просто ужасно, что так случилось.
Он говорит:
— Нам не следовало позволять, чтобы он дрался, Джонни.
— Хорошенькое дело — "нам не следовало", — говорю, — Это ты мне сказал, что он может драться.
Я прямо-таки увидел, как они руки потирают — другие устроители, менеджеры и репортеры, которые у них на содержании. Какой это для них праздник.
Я поехал к себе в контору. Куска не мог проглотить за обедом и каждые полчаса звонил в больницу — как он и что?
Они мне только в половине пятого сказали, а потом, словно этого мало, звонит кто-то из репортеров
Ящик виски
Когда работаешь для небольшого клуба, без хитростей не обойдешься, а уж тем более в наши дни. До войны все было проще: тогда, собственно, никто, кроме майора Бакли и "Волков", не разыскивал будущих игроков по всей стране, и мальчишек в витринах тогда не выставляли, не то что теперь — и международные встречи школьных команд на Уэмбли, и юниоры, и сборные графств. Так что вопрос не в том, чтобы откапывать подающих надежды пареньков — вот они, пожалуйста, все перед вами, и, конечно, маленькие клубы тут в невыгодном положении: кто же пойдет в маленький клуб, если его приглашают в большой?
А уж всяких закулисных махинаций развелось! Я вовсе не утверждаю, будто до войны ничего такого не было, но только теперь вдесятеро хуже стало, с нынешней-то рекламой и конкуренцией. Особенно в этом отличаются два ведущих клуба — их и называть не надо, все и так знают. Они ни перед чем не останавливаются — машины, шубы, противозаконные выплаты родителям, работа в штате для папаши, когда он только приходит по пятницам расписываться в ведомости. Просто тошнит.
Конечно, некоторые родители, папаши, словно с аукциона своих сынков продают, смотрят, кто дороже даст. Но тут больше клубы виноваты, это они такую моду завели.
А потому, едва я прослышал про этого паренька в Южном Лондоне, так не стал времени зря терять. Ему как раз исполнилось пятнадцать, и если он действительно на что-то годился, то должен был в этом сезоне играть во встречах сборных школ. Он был правый полузащитник, и тот, кто мне сказал про него, очень его хвалил: настоящая находка, бьет с обеих ног, а обманные движения телом — одно загляденье.
Я навел справки, где играет его школа, и как-то днем поехал в тот парк. Подхожу, словно прогуливаюсь, потому что клубам запрещено вербовать школьников и многие учителя страшно за этим следят. Если бы они заметили, что я с ним заговорил, могли бы выйти большие неприятности.
Ну, он действительно был хорош, просто прелесть: так и рвался к мячу, а когда его получал, всякий раз распоряжался им очень дельно. Я разговорился с мужчиной у боковой линии, отцом кого-то из его товарищей, и узнал, что в субботу они тоже будут играть. Я не стал ждать конца встречи: я был почти уверен, но все-таки хотел еще раз его посмотреть.
Приезжаю в следующую субботу, а его там нет — ни его, ни команды, хоть я все поля обошел. Я поспрашивал кое-кого из зрителей, но никто толком ничего не знал. В конце концов я
Я пошел к своей машине, и вдруг прямо мне навстречу идет Бобби Крэкстон собственной персоной. Вот уж без кого я в эту минуту обошелся бы! Я просто убить себя был готов: зачем, думаю, я тянул, почему сразу же не подписал с ним контракт. Ведь Бобби работал для "Роверс" и ни перед чем не останавливался — хоть полторы тысячи фунтов наличными, место для папочки, меховое манто для мамочки, ну что угодно. Клуб этот снимал сливки по всей стране, и главным у них был Крэкстон.
Он удивился не меньше, чем я, — встал как вкопанный, оглядел меня с головы до ног и говорит:
— Привет, Том.
Я говорю:
— Привет, Боб. Наверно, пришел поглядеть того же игрока, что и я?
— Игрока? — говорит. — Я никаких игроков специально смотреть не собирался.
— Конечно, — говорю. — Просто ты сюда приехал погулять.
— Совершенно верно, — говорит. — Я часто тут гуляю во время матчей. Вдруг да подвернется что-нибудь интересное.
— Конечно, — говорю, — вдруг да подвернется. Ну а я приехал поглядеть этого паренька, Николсона. — Это была его фамилия, и по лицу Боба я сразу понял, что он про него знает. Не сумел притвориться. — Но только сегодня он здесь не играет, — говорю. — У их школы сегодня встреча на "Уормвуд-Скрабс".
— Ты туда едешь? — спрашивает, а сам весь насторожился.
— Да, — говорю, — наверно, съезжу, но у меня кое-какие дела, и раньше второго тайма я туда вряд ли успею.
Тут он поворачивается, идет со мной к воротам, прыг в машину и на полном газу мчится на запад, а я посмеялся про себя и поехал в Клэпем.
Мальчик там действительно играл, да снова так, что засмотришься. Когда он уходил с поля, я его остановил и говорю:
— Хорошо играл, сынок. Ну и удар у тебя! — А потом спрашиваю: — Ты где живешь?
— В Саутуорке, — говорит, а я говорю:
— Вот так совпадение! Даже странно. Я же как раз в ту сторону еду и могу подвезти. Ну-ка садись.
В машине я его спрашиваю:
— А о профессиональном футболе ты не думаешь?
А он говорит:
— Не думаю? Да я дни и ночи напролет только об этом и мечтаю.
— Даже странно, — говорю. — Я ведь тут могу тебе помочь. У меня есть кое-какие связи в одном профессиональном клубе.
— Правда, сэр? — говорит. — Вот было бы здорово! Да только тут есть одна трудность. Мой отец против.
— Давай я с ним потолкую, — говорю. — В наши дни футбол — хорошая профессия.
Тут я начал его расспрашивать про него самого — как он, пьет или курит. Он говорит:
— Нет. Мы же "плимутские братья", и отец все такое запрещает. Потому-то он и против профессионального футбола.
Когда мы подъехали к его дому, я спросил, можно ли мне зайти. Он помялся, но в конце концов ответил, что можно. Отец и мать были дома — и лица у обоих самые постные. Они поглядывали на меня очень подозрительно, но я знай расписываю, как их мальчик прекрасно играл да какой у него талант, так что в конце концов они пригласили меня выпить у них чаю.