Из тьмы
Шрифт:
Он начал отдавать приказы.
* * *
Стивен Бучевски предчувствовал это приближение. Он не мог бы объяснить, как, но он знал. Он действительно мог чувствовать, как шонгейри собираются, накапливаются, и он знал.
– Они приближаются!
– крикнул он и услышал, как его предупреждение передали вдоль подковообразной оборонительной линии в обоих направлениях с его КП.
Он отложил свою винтовку, занял позицию за крупнокалиберным пулеметом
В бункерах и отдельных опорных пунктах по периметру Бастони стояла дюжина установленных на треногах 7,62-миллиметровых пулеметов среднего калибра РПКС, но даже у талантов Мирчи Басараба были пределы. Ему удалось достать только один крупнокалиберный пулемет, и он был чертовски тяжелым, - подумал Бучевски.
– Громоздкий и, несомненно, неуклюжий - эта штука была длиной шесть с половиной футов (что делало ее на двадцать процентов длиннее, чем даже тяжелый американский M2A .50 MG, к которому привык Бучевски), и установленный на двухколесной тележке - он больше походил на какое-то полевое орудие, чем любой другой пулемет, который когда-либо использовал Бучевски. Насколько он знал, пехотная версия была снята с вооружения в 1960-х годах, и устаревшее оружие выглядело как беженец со Второй мировой войны, но в это время, в этом месте, он не собирался жаловаться, и рукоятки пулемета казались твердыми и желанными в его руках.
Шонгейри двинулись вперед под ураганным ружейным огнем и гранатами. Второй минный пояс ошеломил их, привел в замешательство. На мгновение это полностью остановило их, в то время как их раненые кричали и корчились в изуродованной агонии. Но мин просто не хватило, и они снова включились. Фактически, скорость их продвижения увеличилась, когда они поняли, что подобрались слишком близко к обороняющимся, чтобы единственный оставшийся миномет мог вступить в бой.
Затем открыли огонь средние пулеметы.
Еще несколько шонгейри завизжали, отлетели в сторону, исчезли в брызгах крови и ткани, но на тропу позади них выехала пара колесных БТР. Как они сюда попали, было больше, чем мог предположить Бучевски, но их установленное на башне легкое энергетическое оружие металось взад и вперед, выискивая цели. Затем квазитвердая молния ударила по хаосу, крови и ужасу. Взорвался еще один человеческий бункер, и внезапно прекратили огонь два пулемета.
Но Стивен Бучевски знал, откуда взялась эта молния, и советская армия разработала КПВ на основе 14,5-миллиметрового патрона своего последнего противотанкового ружья времен Второй мировой войны. Пуля РПКС в 185 гран развивала начальную энергию в три тысячи футо-фунтов; пуля КПВ с вольфрамовым сердечником весила почти тысячу гран... и развивала дульную энергию в двадцать четыре тысячи футо-фунтов.
Он нацелился на машину, которая только что открыла огонь, и с визгом выпустил в нее очередь в темпе шестьсот пуль в минуту.
Бронетранспортер пошатнулся, когда в него со скоростью более трех тысяч двухсот футов в секунду врезались бронебойно-зажигательные пули с вольфрамовым сердечником, способные пробить почти полтора дюйма гомогенной брони на расстоянии пятисот пятидесяти ярдов. Легкая броня бронетранспортера была усилена внешними приспособлениями, которые специалисты по техническому обслуживанию шонгейри установили на каждую из машин Хары, и он весь день оборонялся от огня стрелкового оружия людей.
Но противостоять этому потоку разрушений у него не было ни единого шанса, и машина извергла дым и пламя.
Его спутник повернулся к источнику разрушения, и Элис Макомб встала в своей стрелковой яме. Она безрассудно подставила себя под удар, и ее трех с половиной фунтовая ракета RBR-M60 врезалась в БТР... как раз перед тем, как винтовочная очередь из шести пуль убила ее на месте.
Бучевски взмахнул пылающим дулом КПВ, направляя свой огонь вдоль фронта шонгейри, когда острие атаки пришельцев двинулось вперед, изливая свою ненависть, свою ярость, свою отчаянную потребность защитить детей позади себя, на своих врагов.
Он все еще стрелял, когда граната шонгейри заставила его пулемет замолчать навсегда.
XXXV
Он медленно просыпался, всплывая из глубин, как чей-то чужой призрак. Он проснулся в темноте, от боли и от бурлящей волны головокружения, замешательства и обрывков памяти.
Он моргнул - медленно, вслепую, пытаясь понять. Его ранили больше раз, чем ему хотелось бы думать, но такого никогда не было. Боль никогда не пробегала повсюду под его кожей, как будто она мчалась с силой его собственного сердцебиения. И все же, хотя он знал, что никогда в жизни не испытывал такой боли, она была любопытно... далекой. Часть ее, да, но отгороженная головокружением. Удерживаемой на расстоянии воображаемого полушага.
– Ты проснулся, мой Стивен.
Он понял, что это было утверждение, а не вопрос. Как будто голос, стоящий за этим, пытался заверить его в этом.
Он повернул голову, и это было так, как будто она принадлежала кому-то другому. Казалось, это заняло у него целую вечность, но наконец в поле его зрения попало лицо Мирчи Басараба.
Он снова моргнул, пытаясь сосредоточиться, но не смог. Он лежал где-то в пещере, глядя в горную ночь, и с его глазами было что-то не так. Все казалось странно не по фазе, и ночь продолжала вспыхивать, как будто она была оживлена тепловыми молниями.
– Мирча.
Он не узнал свой собственный голос. Он был слабым, нитевидным.
– Да, - согласился Басараб.
– Это хороший признак, что ты снова проснулся. Знаю, ты можешь не верить в это в данный момент, но ты поправишься.
– Верю... твоему слову... в этом.
– Очень мудро с твоей стороны.
Бучевски не нужно было фокусировать взгляд, чтобы увидеть мимолетную улыбку Басараба, и он почувствовал, как его собственный рот дернулся в ответ. Но затем его пронзила новая, совершенно иная боль.
– Я... облажался, - он болезненно сглотнул, - прости... так жаль. Дети...
Его глаза обожгло, когда из-под век выкатилась слеза, и Басараб схватил его за правую руку. Румын поднял ее, прижал к своей груди, и его лицо приблизилось, когда он наклонился над Бучевски.
– Нет, мой Стивен, - медленно произнес он, отчетливо выговаривая каждое слово, как будто хотел убедиться, что Бучевски его понял.
– Это не ты потерпел неудачу, это был я. Это моя вина, мой друг.
– Нет.
– Бучевски слабо покачал головой.
– Нет. Не смог бы... остановить это, даже если бы... ты был здесь.