Из-за отсутствия гвоздя
Шрифт:
Хотя форма Корделии была голограммой, Рава не могла избавиться от ощущения, что она вот-вот сойдёт с помоста и отшлепает Людовико.
– Это произошло в прошлом месяце? Три месяца назад? Ты должна иметь хоть какое-то представление.
– Я не знаю.
– Людовико, какое это имеет значение?
На его лбу выступили капли пота.
– Большое, потому что если она покрывает нашего дорогого дядюшку, то она и есть тот, кто не допускает меня до репродукции.
Воздушный насос завывал, заставляя циркулировать
– Что?
– Ты разве не знаешь, что дядя Георго был в комитете по репродукции? – он ухмыльнулся. – Конечно, нет. У тебя, как у любой девушки, рожать – биологический императив. Ты должна хранить лоно тёплым и готовым к работе. Не то что я. Я должен умолять, чтобы мне разрешили пролить своё семя в пробирку на тот случай, если кто-то захочет его, – Людовико глянул на Корделию. – Моя заявка была отклонена по причине, что моя личность нестабильна. Насколько именно нестабильным ты бы хотела, чтобы я был?
– Я не помню этого.
Глядя на неё, он наклонил шею, так что хрустнули позвонки.
– Это удобно.
– Если ты хочешь получить ответ, я предлагаю тебе помочь своей сестре найти шнур.
– Всё в порядке, – Рава похлопала рыдающего дядю по плечу, пытаясь его успокоить. – Корделия, сделай же что-нибудь, чтобы дядя Георго пришёл в норму. Тогда он сможет сказать нам, где опись, и мы получим шнур.
Грубый смех, который вырвался у Корделии, поразил Раву горечью.
– Неужели ты ещё не поняла? Я использую его очки VR, чтобы суфлировать ему реплики каждый раз, когда он говорит. Он знает только то, что знаю я, а я не помню, где опись.
– Почему? Почему ты его покрываешь? Докладывай.
Глаза Корделии сверкнули яростью.
– Мой доклад, о Рэнглер, состоит в том, что Георго пошёл бы на утилизацию, если бы семейный совет обнаружил его бесполезность или бесцельность. Я сохраняла его полезным.
– Нет, это я понимаю. Но зачем уберегать его от утилизации? – Рава силилась понять. – Я тоже не хочу туда попадать, но если никто из нас не уходил бы, то корабль был бы переполнен, и мы бы все умирали с голоду. Я имею в виду, что именно вы двое, ты и дядя Георго, научили меня закону сохранения. Так зачем нарушать закон?
Над ней замер Людовико, ожидая ответа. Единственный звук исходил от дяди Георго, который катался по полу, рыдая. Сопли и слёзы стекали по его лицу, он не обращал на них внимания.
Маска уверенности ИИ сползла.
– Я не помню. Я помню только, что важно сохранить ему жизнь и сохранить это в тайне.
– Ну, теперь это уже не секрет, верно? – губы Людовико брезгливо скривились, когда он посмотрел на дядю.
– Я думаю, – Корделия прищурилась, – я думаю, это зависит от того, расскажите ли вы об этом кому-либо или нет. Могу ли я предположить, что какая бы ни была у меня причина, она была достаточно сильной,
Рава колебалась. Она чувствовала какую-то нестыковку. У ИИ были невзламываемые табу, встроенные в неё, которые были даже сильнее, чем рефлексы, вбитые в человека. Корделия вынуждена была подчиняться закону.
– Подожди, – мысль поразила её. – Твои компульсивные побуждения связаны со сводом базовых корабельных законов. Если у тебя нет связи, то откуда ты знаешь, какие сейчас действуют законы?
– У меня есть копия в моём ППЗУ, и она синхронизируется при каждом обновлении.
Что было очень плохо. Рава надеялась на резервный передатчик, на который она могла бы переключиться. Она встряхнула головой, избавляясь от этой слабой надежды.
– Сколько времени у тебя осталось до следующего резервного копирования?
– Полтора часа, – Корделия посмотрел вверх и влево, указывая на её расчеты. – Но это в обычном случае, а сейчас, только с одним каналом связи, у меня больше времени, чем при обычном количестве коммуникаций с внешним миром. У нас может быть неделя до того, как мне придётся начать стирание памяти.
Рава почувствовала, что напряжение, пронизывавшее все её суставы, отступило. Она так беспокоилась о дампе.
– Эй, – Людовико стукнул кулаком по стене, чтобы привлечь их внимание. – Ау? Здорово, что тебе не придётся делать дамп памяти, Корделия, но между тем, наши жизни проходят незарегистрированными. Что ты предлагаешь нам с этим делать?
– Ты мог бы попробовать вести записи, – Рава широко улыбнулась брату. – Или ты мог бы об этом не беспокоиться, так как у тебя не будет потомков, которым это будет интересно.
Лицо её брата пошло красными пятнами, и он шагнул к ней, подняв кулак.
– Так что никто это не запишет, да?
– Я всё ещё здесь, – голос Корделии резко прозвучал в комнате. – Я всё ещё наблюдаю.
– Отлично, – Людовико опустил руку. – Но я собираюсь рассказать семье о том, что сделала Рава.
– Безусловно. Пройдись по всему кораблю, чтобы всех их найти. Или жди, пока я отремонтирую Корделию.
– Корделия? – дядя Георго поднял голову. Я не понимаю, что происходит.
– Георго, Георго: – голос Корделии обещал успокоение и утешение, -тебе пора спать. Вот и всё, что произошло. Ты пропустил свой сон.
Рава наблюдала, как Корделия уговорила дядю Георго подняться, а затем умыться и лечь в постель. Раздражительность и рассеянность, которые она сегодня увидела в своём дяде, вернулись, но теперь она узнала скрытую часть его жизни. В том, как Корделия побуждала его что-то делать, было явное сходство с кукловодом, управляющим марионеткой. Это создавало иллюзию жизни, но её дядя был пустой фигурой.