Из Зайсана через Хами в Тибет и на верховья Желтой реки
Шрифт:
Они указывают нам дорогу в Цайдам. И вот, после полудня того же дня, мы отправились с своими новыми провожатыми в дальнейший путь. На случай, если бы нам не встретились посланные в другой, еще не вернувшийся, разъезд, мы оставили записку, куда идем и прикрепили эту записку в расщеп палки, воткнутой в землю на месте покинутого бивуака.
Оставив его, мы должны были переправиться, с большим опять трудом, на правую сторону Дан-хэ; затем следовали верст пять по горной долине; наконец, повернули вправо на перевал через хребет, который невдалеке отсюда отделяется от главного и уходит к северо-востоку. Подъем и спуск были круты, но тропинка хорошо проложена, местами даже выбита в скалах; видно было, что по этой дороге прежде часто ездили. Спустившись опять к Дан-хэ, мы остановились ночевать. На следующий день утром, пройдя около пяти верст вверх по берегу той же Дан-хэ, мы встретили перекинутый через нее мостик, возле которого стояла заброшенная фанза, — то был некогда китайский пикет, как сообщили провожавшие нас монголы. Однако по мостику могли проходить только люди и лошади; верблюдов опять пришлось переводить в брод через быструю Дан-хэ, которая и здесь имеет 6–8 сажен ширины при глубине от 2 до 3 футов.
Прекрасная стоянка. От этой последней переправы мы пошли вверх по речке Куку-усу, левому притоку Дан-хэ. Отойдя менее трех верст, встретили довольно обширное (десятины две-три) луговое место, обильное ключами и превосходным кормом. Кроме того, по берегу Куку-усу здесь рос тамариск, годный на топливо; даже солонцы — и те нашлись для верблюдов. Словом, место выпало такое, лучше которого невозможно было бы найти в здешних горах. Конечно, мы здесь остановились, благословляя судьбу, неожиданно пославшую нам столь благодатный уголок. В нем мы могли спокойно отдохнуть и поправить своих животных, а между тем исследовать окрестные горы.
Двое казаков были посланы дальше с провожатыми монголами узнать дорогу в Цайдам. Посланные возвратились на следующий день и объявили, что монголы указали им желанную тропинку, которая вела на южную сторону Нань-шаня. Там уже жили монголы Цайдама. Наши же невольные проводники, получив плату, уехали куда-то далее.
Таким образом, благодаря счастливой случайности, мы так легко отыскали себе отличную стоянку в горах и узнали дальнейший путь в Цайдам. Теперь, на радостях, решено было сначала хорошенько отдохнуть, а затем уже отправиться в ближайшие снеговые горы.
Давно мы не видали такой благодати, какая была теперь вокруг нас: палатка наша стояла на зеленом лугу, мы пили ключевую воду, купались в светлой речной воде [186] , отдыхали в прохладе ночи. Кругом нас не было ни китайцев, ни монголов, а это тоже благо великое. Наши животные могли каждый день наедаться сочной зеленой травы; их не беспокоили ни мошки, ни оводы. Только одно печалило нас — именно то, что окрестные горы имели совершенно пустынный характер и не предвещали обильной добычи ни в растительном, ни в животном мире. Лесов, на которые мы так рассчитывали, не оказалось вовсе. Только одна альпийская область могла вознаградить бедность нижнего и среднего пояса этой части Нань-шаня: но и эта надежда исполнилась впоследствии только отчасти. Посланные в разъезд Иринчинов и Коломейцев вернулись только на пятый день. Они рассказали, что ездили верст за сто вверх по Дан-хэ, которая все время течет близ северной подошвы громадного снегового хребта. Хребет этот уходит еще далее к востоку-юго-востоку, но везде одинаково безлесен и бесплоден. До истоков Дан-хэ посланные не добрались, хотя до них, вероятно, оставалось уже недалеко.
186
Вода в р. Куку-усу, противоположно воде в Дан-хэ совершенно чистая.
Дорога, хорошо проложенная, не терялась все время. В одном месте посланные встретили трех китайцев, которые, вероятно тихомолком, промывали золото. Один из этих китайцев, говоривший по-монгольски и ранее виденный нами по пути из Са-чжеу, сообщил Иринчинову и Коломейцеву, что дорога, по которой они едут, ведет к большим рудникам золота, ныне заброшенным. По этой дороге наши посланные нередко встречали, также заброшенные китайские пикеты и даже небольшие глиняные крепостцы, которыми, вероятно, обеспечивалось движение к золотым рудникам из Са-чжеу.
Причины подозрительности китайцев. Тот же китаец в минуту откровенности сообщил Иринчинову и Коломейцеву, что когда он повстречался с нами близ пещер Чэн-фу-дун, то наши провожатые из Са-чжеу тотчас объявили ему, чтобы он ничего не смел рассказывать про горы; в противном случае грозили отрубить голову. Наше начальство и весь народ говорят, продолжал китаец, что вы ходите здесь, чтобы разыскать золото; от вас велено все скрывать, вас велено постоянно обманывать. Таким образом объяснилось, почему сажчеуские власти так упорно не хотели пускать нас в горы и даже прибегли к умышленному обману в пути, посредством данных нам проводников. К опасению относительно золота присоединилось и другое опасение, чтобы русские не проведали новый путь в Тибет, как известно, не слишком-то подчиненный Китаю.
Неутешительны были такого рода сведения. Теперь можно было наверное рассчитывать, что китайцы постараются всеми средствами затруднить нам дальнейший путь в столицу далай-ламы. Оставалось только уповать на самих себя и на свое счастье, так много раз выручавшее меня в различных трудных обстоятельствах совершенных путешествий.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
ХРЕБЕТ НАНЬ-ШАНЬ
Две характерные части Центральной Азии. — Хребты Гумбольдта и Риттера в Нань-шане. — Связь этого последнего с Алтын-тагом. — Нань-шань близ Са-чжеу. — Средний пояс северного склона описываемых гор. — Его флора и фауна. — Область альпийских лугов. — Пояс каменных россыпей. — Область вечного снега. — фауна альпийской области. — Климат западного Нань-шаня. — Сравнение этих гор с их восточною окраиною.
Открытием мною в конце 1876 года громадного хребта Алтын-тага близ Лоб-нора, определилась неизвестная до тех пор связь между Куэн-люнем и Нань-шанем и выяснилось, по крайней мере в общих чертах, положение северной ограды всего Тибетского нагорья. Это последнее на меридиане Лоб-нора обогатилось придатком почти в 3° широты; Цайдам оказался замкнутою высокою котловиною, а знаменитый Куэн-люнь, протянувшийся, под различными названиями, от верховьев Яркендской реки внутрь собственно Китая, только западной своей частью оградил высокое Тибетское плато к стороне низкой Таримской пустыни. Дальнейшею оградою того же Тибетского плато служит новооткрытый Алтын-таг, соединяющийся с одной стороны посредством Тугуз-дабана с Куэн-люнем, а с другой — как то теперь уже смело можно утверждать — примыкающий к Нань-шаню, протянувшемуся от Са-чжеу до Желтой реки.
Таким образом, является непрерывная, гигантская стена гор от верхней Хуан-хэ до Памира. Эта стена огораживает собою с севера самое высокое поднятие Центральной Азии и разделяет ее на две, резко между собою различающиеся, части: монгольскую пустыню — на севере и Тибетское нагорье — на юге.
Нигде более на земном шаре нельзя встретить, на таком обширном пространстве, столь резкого различия двух рядом лежащих стран. Горная гряда, их разделяющая, часто не превосходит нескольких десятков верст в ширину, а между тем по одну и по другую ее стороны лежат местности, совершенно различные по своему геологическому образованию и топографическому рельефу, по абсолютной высоте и климату, по флоре и фауне, наконец, по происхождению и историческим судьбам народов, здесь обитающих.
Но обратимся собственно к Нань-шаню.
Хребты Гумбольдта и Риттера в Нань-шане. Хребет этот, как выше сказано, тянется к западу от верхней Хуан-хэ и, состоя из нескольких параллельных цепей [187] , образует горную альпийскую страну, наиболее расширенную к северу и северо-западу от озера Куку-нора. Здесь же описываемые горы местами переходят за пределы вечного снега; от Южно-Кукунорского хребта они отделяются долиною р. Бухайн-гола.
187
По крайней мере из трех, как то было по нашему пути 1872–1873 годов от города Даджина до кумирни Чейбсен. "Монголия и страна тангутов", стр. 229 note 212.