Из жизни археолога. Байки, заметки, размышления
Шрифт:
Эти слова меня поразили! Поехать в те годы за границу, даже в «братские страны» соцлагеря, было непросто, а посетить капиталистическую страну рядовому человеку – практически невозможно. И вот в глухом молдавском селе обычная тетка в потертой фуфайке и грязных сапогах как о самом заурядном событии своей жизни рассказывает о посещении духовной католической столицы! После наводящего вопроса она даже вспомнила, что видела фрески Рафаэля. Оказалось, что за ударный труд женщина была премирована бесплатной путевкой и в составе делегации передовиков сельского хозяйства побывала в Италии. Почему-то подобными путевками награждали лишь представителей рабочего класса и трудового крестьянства. Интеллигенция же у власти доверия не вызывала и практически не выпускалась за кордон.
В тот день было пасмурно, дул холодный ветер и накрапывал мелкий осенний дождик. Мы стояли посреди раскисшего поля, и бесхитростный рассказ о летнем
Знаковые знакомства
В феврале 1977 года наступило долгожданное событие: наконец-то был подписан приказ о моем зачислении на должность младшего научного сотрудника Академии наук Молдавской СССР. Прошло полтора года после того, как я окончил исторический факультет МГУ им. М. В. Ломоносова и вернулся в родной Кишинев. За это время с дипломом ведущего университета страны я работал по договорам в должности коллектора, лаборанта, затем старшего лаборанта и временную карьеру закончил должностью рабочего в экспедиции. По существующим в те годы правилам молодого специалиста обязаны были трудоустроить, если он проработал на одном месте более двух месяцев. Так как свободных ставок в Академии наук не было, то всех претендентов брали по трудовым соглашениям на два месяца, после чего делался перерыв, и договор вновь возобновлялся. В результате этой нехитрой манипуляции молодой специалист не мог потребовать постоянной работы, а дирекция формально не нарушала закон. В то время я переживал, что не имею непрерывный стаж, но сегодня понимаю, что волновался напрасно: при начислении пенсии любимое государство заботливо обнулило работу за пределами современной России.
Вся эта система в определенной степени напрягала, да и зарплата не особенно радовала. Но деньги в то время не являлись главным мерилом жизни. Спустя годы, листая свое личное дело в отделе кадров, я не без удивления вспомнил, что ставка коллектора тогда составляла 62 рубля 50 копеек, а лаборанта – на 10 рублей больше! Самая большая зарплата была у рабочего – до 90 рублей в месяц. Если учесть, что во время учебы в МГУ я жил на 100 рублей в месяц (50 рублей составляла стипендия, и 50 рублей присылали родители), то падение «благосостояния» было налицо! Но я не особо переживал по этому поводу, хотя подвешенная ситуация с трудоустройством оптимизма не вызывала. И вот свершилось!
Одновременно со мной был принят на работу и Илья Борзияк, окончивший к тому времени ленинградскую аспирантуру. Ровно через две недели после приказа мы решили поехать в первую научную командировку и выбрали Киев. Проблем с поездками в те годы не возникало, и спустя несколько дней после написания заявлений в дирекцию мы уже гуляли по Крещатику.
Откровенно говоря, особых дел у нас в столице Украины не было и «обмен опытом» ограничился двумя ознакомительными визитами в Институт археологии, который в то время располагался в Выдубицском монастыре на окраине Киева. Тогда-то я и попросил Илью познакомить меня с ведущими киевскими археологами, которых я знал лишь по научным публикациям. В первую очередь мне хотелось увидеть Николая Михайловича Шмаглия, с которым Илья был давно знаком. Дело в том, что, работая над выбранной научной темой еще в университете, я постоянно сталкивался с фамилией Николая Михайловича, а весь пятый курс просидел, обрабатывая для диплома материалы из его раскопок в Подунавье. В результате он превратился для меня в «живого полуклассика», познакомиться с которым было чрезвычайно лестно.
Серым морозным вечером мы зашли в Музей археологии АН УССР на бывшей улице Ленина в центре Киева. Здесь, в полуподвальном кабинете одного из сотрудников музея, я и увидел Николая Михайловича. Передо мной сидел среднего роста плотный человек с аккуратной чеховской бородкой. Весь его вид излучал добродушие. Никакого официоза, после первых же расспросов он перешел на «ты». Его простота, доброжелательность и поразительное чувство юмора оставили самое приятное впечатление, и мы сразу же нашли общий язык. Обсуждение научных проблем длилось недолго, и, как и следовало ожидать, общение закончилось традиционно: посещением местных питейных заведений.
Николай Михайлович Шмаглий
Слегка травмированный столичным менталитетом, до сих пор помню свое изумление, когда нас стали водить по различным, но одинаково подозрительным подвалам, которых оказалось неожиданно много в центре украинской столицы. Все они были заполнены специфической публикой и характерными запахами, типичными для всех забегаловок СССР. Зато там, среди разговорного гула и табачного дыма, можно было распить принесенную с собой бутылку-другую вина или более крепкого напитка. В тот зимний вечер число подобных заведений не ограничилось одним объектом. Но распивать там было совсем не безопасно. Дело в том, что в те годы Киев «боролся» за гордое звание «город коммунистического труда», поэтому заниматься «недозволенной деятельностью» в общественных местах категорически запрещалось. За этим строго наблюдали многочисленные милицейские патрули не только на улицах – они периодически заходили в общественные «очаги культуры» и хмуро осматривали посетителей в поисках нарушителей порядка. Поэтому для потребления более крепких, чем сок, напитков требовались особая сноровка и натренированность. Как оказалось, наши старшие товарищи владели этими навыками в совершенстве. Они виртуозно разливали бутылку под стойкой и внимательно рассматривали потолок, когда в очередной подвал спускался патруль. То, что обремененные степенями и званиями ученые мужи и степенные отцы семейств, увидев недобрые взгляды сельских хлопцев в милицейской форме, менялись в лице и вели себя как настороженные бурсаки на ярмарке, также врезалось в память.
В финале нашего общения было решено сменить тактику и зайти в известный, престижный бар на Крещатике. Впервые официально заказали по рюмке коньяка и кофе. Покидая его, я задержался, увидев одиноко сидящего за столиком и явно скучающего парня с яркой ближневосточной внешностью. Зачем-то подсел к нему и спросил, почему он еще не в Израиле. Это ему так понравилось, что он предложил выпить, и мы какое-то время очень тепло пообщались. В итоге я отстал от компании, которая куда-то свернула с освещенного Крещатика. Настроение было приподнятым, и я решил позвонить своей киевской подружке, знакомой еще со студенческих лет. Во время разговора у телефонной будки неожиданно остановилась милицейская машина. Высунувшийся из нее молодой сержант пальцем показал, чтобы я подошел к нему. Это было явное хамство, и я предложил ему самому подойти, если надо. Из машины сразу же выскочили два радостных милиционера, которые без лишних слов затолкали меня в канареечный уазик. Я еще никогда не попадал в подобный транспорт, поэтому, сидя на заднем сидении с зарешеченным окошком, не без интереса осмотрелся и стал ждать развития событий. А они развивались стремительно.
Меня быстро привезли в отделение и, забрав паспорт, оставили в коридоре. Садясь на кресло, я не заметил, что оно откидное, и завалился на пол.
– Э, да ты действительно пьян! – с удовлетворением констатировал милиционер и скрылся в дежурной комнате. Вскоре меня пригласили туда и предложили подписать протокол. Прочитав, что я был задержан в нетрезвом состоянии и своим видом «оскорблял жителей Киева», я категорически отказался это сделать. Тут в дежурку зашел подполковник милиции, и все почтительно встали. Судя по реакции, он был начальником отделения. Поэтому я обратился лично к нему:
– Товарищ подполковник! За что меня привезли в отделение? Я что, валялся на улице, приставал к прохожим или устроил драку? О каком оскорблении Киева идет речь?
Но тот лишь мимоходом взглянул в мою сторону и, отдав распоряжение, удалился. Сразу же после этого милиционеры, как по команде, окружили меня, а низенький квадратный сержант с лицом без намека даже на знание алфавита стал явно примеряться к моему подбородку. Я отметил его огромные кулаки и постоянно поворачивался к нему боком, чтобы зимний воротник пальто не позволил ему нанести точный зубодробительный удар. Увидев происходящие маневры, сидевший за стойкой дежурный устало посоветовал:
– Слушай, парень, подпиши и не рыпайся! Все равно ведь тебя заставят!
Понимая, что сейчас меня могут реально поколотить без свидетелей, я гордо заявил, что подчиняюсь насилию. Но когда мне сунули протокол, оставил в нем какую-то закорючку, не имеющую ничего общего с личной подписью. Удовлетворенные стражи порядка тут же успокоились и почти доброжелательно выдворили меня из околотка, при этом посоветовав прийти в отделение на следующий день. Оказавшись в незнакомом темном дворе, я вдруг увидел подполковника, который, громко хлопнув дверью, сел в подъехавшую черную «Волгу». Опьяненный не только коньяком, но и свободой, я уперся в капот и перегородил дорогу, потребовав, чтобы меня отвезли, откуда взяли. Резко газанув, «Волга» рванула назад, и я от неожиданности рухнул в сугроб. Объехав возникшее препятствие, машина, взвизгнув тормозами, выехала со двора. Мне же пришлось самому искать дорогу в гостиницу. Пройдя через высокую арку, я вышел на улицу и вскочил в подошедший ярко освещенный пустой трамвай. Сел на сиденье и тут же заснул – выпитый за вечер «коктейль» все же дал о себе знать!