Из жизни солдата
Шрифт:
Вступление
Эрих фон Манштейн и его время
Эрих фон Манштейн... У тех, кто слышал об этом известном немецком полководце, его имя ассоциируется прежде всего со второй мировой войной, с наиболее успешными операциями вермахта на Западном и Восточном фронтах. Всемирную известность приобрели его воспоминания под названием «Утерянные победы», в которых автор подвергает строгому и взыскательному анализу деятельность верховного главнокомандования вооруженных сил Германии, а также рассказывает о своем участии в планировании и осуществлении некоторых крупнейших операций вермахта в период с сентября 1939 года по март 1944 года.
Менее известна любителям военной истории другая книга мемуаров генерал-фельдмаршала фон Манштейна, под названием «Из жизни солдата», сокращенный перевод которой впервые предлагается российскому читателю. Написанная в 1958 году, она повествует о жизни и деятельности автора в годы первой мировой войны, в период существования Веймарской республики 1918—1933 гг. и в годы нацистской диктатуры, вплоть до событий, непосредственно предшествовавших началу Второй мировой войны. Таким образом, хронологически мемуары фон Манштейна, публикуемые в настоящем издании, могут рассматриваться, по сути дела, как первая часть его воспоминаний, продолжением которых являются «Утерянные победы».
Народ и власть, народ и армия, армия и политика — таков далеко не полный
Будучи представителем древнего прусского рода потомственных военных, фон Манштейн свою жизнь посвятил службе в армии, глубокое почтение к истории и традициям которой ему прививали с раннего детства. В германской армии «на протяжении столетий солдатское ремесло было овеяно романтическим ореолом. Военная профессия считалась самой почетной. Младший офицер котировался выше любого высокопоставленного чиновника» [1] . Поэтому нетрудно представить себе масштабы разочарования и унижения, которые фон Манштейну пришлось испытать уже на заре его военной карьеры в связи с поражением Германии в Первой мировой войне, закрепленным в грабительских условиях Версальского мирного договора. Тяжелее других разгром в войне переживала немецкая военная элита, власть и влияние которой в истории Германии были всегда чрезвычайно велики и достигли своего апогея именно в годы Первой мировой войны. «Приняв на себя в годы мировой войны основные функции государственного управления, германское военное руководство в виде высшего командования армиями стало и высшим властным органом империи» [2] .
В результате ноябрьской революции 1918 года в Германии рухнула монархия, страна была провозглашена республикой. Принятая 31 июля 1919 года в Веймаре конституция установила в стране такой государственный строй, который с полным правом позволял считать Веймарскую республику «в конституционном отношении самым демократическим государством в капиталистическом мире» [3] . Вместе с тем, по справедливому замечанию фон Манштейна, падение монархии «для военных, в отличие от простых граждан, означало нечто большее, чем простую смену государственного строя. Для многих из них... это означало полный крах и утрату смысла жизни». Отныне фон Манштейну предстояло служить в новой немецкой армии, которая, по его собственному признанию, была обречена на то, чтобы нести на себе отпечаток трагических событий, предшествовавших ее созданию.
Заинтересованный читатель наверняка обратит внимание на то, что подавляющее большинство фамилий представителей высшего и среднего командного звена рейхсвера, а в последующем и вермахта, снабжено многозначительной приставкой «фон», свидетельствующей о принадлежности ее носителя к дворянскому сословию. В этом смысле новая германская армия стала прямой наследницей традиций кайзеровской Германии, в которой военная служба была прерогативой дворянства. Впрочем, огромная убыль в офицерском составе, вызванная Первой мировой войной, вынудила германское командование более широко выдвигать на высокие должности выходцев из «неблагородных» сословий. Одним из наиболее заметных представителей этой категории немецких военачальников стал соратник и единомышленник фон Манштейна, начальник Генерального штаба Людвиг Бек.
В своих воспоминаниях фон Манштейн неоднократно подчеркивает, что отношение высшего и среднего командного состава рейхсвера к Веймарской республике было весьма противоречивым. Ярым противником нового государственного устройства Германии стал, к примеру, часто упоминаемый автором последний начальник штаба кайзеровской армии генерал Грёнер, в то время как многих представителей более молодого поколения немецких офицеров, к которому принадлежал и сам фон Манштейн, вполне устраивала республика, открывавшая перед ними широкие возможности для служебного продвижения. В этой связи нетрудно понять глубокую озабоченность и неподдельное огорчение, которые испытывал автор мемуаров по поводу происшедшего на этой почве раскола среди руководителей рейхсвера, одним из следствий чего явился известный путч Каппа—Лютвица в 1920 году; был ряд и других попыток военного переворота, предпринятых в этот период.
Совсем иные отношения сложились у немецкой армии с режимом национал-социалистов, военно-политические планы которых, связанные с подготовкой к войне, открывали поистине головокружительные перспективы как для генералитета, так и для офицерского состава бывшего рейхсвера. Сам фон Манштейн честно признается в том, что и он, и многие его сослуживцы первоначально оказались в плену социальной и политической демагогии нацистов. Отрезвление наступило довольно поздно, и коснулось оно далеко не всех представителей немецкого генералитета. Многим высшим военным руководителям Третьего рейха так и не хватило мудрости, а иногда и просто мужества, для того, чтобы отмежеваться, пусть даже и после выхода в отставку, от захватнической и человеконенавистнической идеологии фашизма. Генерал-фельдмаршал фон Манштейн не принадлежит к числу таких людей, и это делает ему честь.
Воспоминания фон Манштейна — это записки солдата, который с гордостью пишет о своих успехах и достижениях, но не стесняется признаваться также в своих ошибках и заблуждениях. Автор смело полемизирует со своими соратниками и недругами, пытается найти объяснение и нередко оправдание своим поступкам и действиям немецкого военного и политического руководства. Не со всеми его суждениями и выводами можно безоговорочно согласиться, однако к ним трудно оставаться равнодушным, ибо они затрагивают проблемы, волнующие людей на протяжении многих столетий. Одного этого достаточно для того, чтобы отнестись к предлагаемым вашему вниманию мемуарам с интересом, а к их автору — с уважением.
1
Галкин А. А. Германский фашизм. М., 1989, с. 91.
2
Прокопьев В. П. Армия и государство в истории Германии Х-ХХ вв. Л., 1982, с. 127.
3
Галкин А. А. Германский фашизм. М., 1989, с. 3.
Введение
Чиновник телеграфа в провинциальном тюрингском городке Рудольштадт, принявший 24 ноября 1887 года телеграмму из Берлина, был, вероятно, немало озадачен ее содержанием. Телеграмма была адресована командиру расквартированного в Рудольштадте батальона майору Георгу фон Манштейну и его супруге Хедвиг, урожденной фон Шперлинг. Если верить молве, текст телеграммы был следующий: «У Вас родился здоровый мальчик. Мать и младенец чувствуют себя хорошо. Примите самые сердечные поздравления! Хелене и Левински». Так мир узнал о моем появлении на свет.
Здесь необходимо пояснить, что в тот день, 24 ноября 1877 года, в Берлине у моего отца Эдуарда фон Левински и у его жены Хелене, урожденной фон Шперлинг, родился десятый ребенок. Но обстоятельства сложились так, что, родившись в семье Левински, я жил и рос в семье Манштейнов. Еще до моего крещения меня передали моим приемным родителям, и с тех пор я ношу их фамилию. Все дело в том, что у моей родной матери была младшая сестра, моя будущая приемная мать Хедвиг фон Манштейн, которая не могла иметь детей. Сестры нежно любили друг друга и незадолго до моего рождения, с согласия моего родного отца, договорились о том, чтобы в случае рождения мальчика отдать его на воспитание в семью Манштейнов. Я и моя сестра Марта, которую Манштейны удочерили после безвременной смерти ее отца, брата моей родной матери, были окружены в этой семье такой любовью и заботой, которой обычно удостаиваются родные дети самых заботливых родителей.
О том, что Манштейны были моими приемными родителями, я узнал в раннем детстве. Впрочем, это не внесло никакого разлада в отношения между ними и моими настоящими родителями, прежде всего благодаря их взаимной любви и тесной привязанности друг к другу. А так как я почти сразу после моего появления на свет оказался в семье Манштейнов и вырос в ней, именно они заняли в моей жизни место родного отца и родной матери.
В семьях Левински и Манштейнов, главы которых сами были кадровыми военными, с глубоким почтением относились к обычаям и традициям прусской военной элиты, к которой так или иначе принадлежали их близкие и далекие предки. Прусским офицером был, к примеру, мой прадедушка Левински, который начинал свою службу с низших чинов. Мой дедушка в чине фаненюнкера участвовал в войне 1806 года, а после производства в офицеры — и в освободительных войнах против Наполеона. Двое его сыновей, одним из которых был мой отец, служили в Генеральном штабе и закончили свою военную карьеру в должности командиров армейских корпусов. Еще четыре старших брата моего отца также были офицерами. И в родословной моих «матерей» было немало представителей разных поколений, посвятивших свою жизнь офицерской службе в прусской армии.
Манштейны принадлежат к одному из древнейших германских родов, начало которому было положено еще тевтонскими рыцарями. Их далекие предки принадлежали к первым прусским землевладельцам, из которых постепенно выкристаллизовалась славная военная династия. После принятия христианства Манштейны пережили немало бед и тяжелых военных испытаний. Большинства своих владений они лишились в результате разорительного нашествия армии Наполеона.
В связи с этим, видимо, не приходится удивляться тому, что и я с ранней юности мечтал стать солдатом. Очевидно, во мне проснулись гены моих далеких предков, не мысливших своей жизни без армии.
Быт семьи Манштейнов характеризовался скромностью и простотой, хотя и был лишен показного аскетизма, столь свойственного некоторым представителям древних прусских родов. В их доме царил дух почтения к христианству и уважения к традициям и ценностям прусского офицерства. Мои приемные родители не испытывали материальной нужды, достаток семьи складывался из доходов от имущества, пожалованного моим предкам германским королем за их заслуги во франко-прусской войне 1870/71 годов. И хотя ни о каком особом «богатстве» нашей семьи не могло быть и речи, мы все же были избавлены от повседневной заботы о хлебе насущном. В этой связи уместно заметить, что определенная финансовая независимость и обусловленное этим отсутствие необходимости делать карьеру ради приобретения материальных благ следует расценивать не только как важное обстоятельство, говорящее в пользу государственного служащего, но и как весьма полезное качество такого чиновника для самого государства.
В детстве я отнюдь не отличался крепким телосложением, однако благодаря умеренным, а в кадетском корпусе — достаточно жестким физическим нагрузкам я окреп настолько, что при вступлении в армию врачи признали меня ограниченно годным к военной службе. Известную роль при этом, очевидно, сыграло и мое тщеславное желание ни в чем не отставать от моих сверстников.
Я был довольно жизнерадостным и достаточно сообразительным подростком с покладистым характером. Моя непоседливость и рассеянность на уроках отнюдь не способствовали успешным занятиям в школе, в результате чего я частенько вынужден был довольствоваться такими оценками моих учителей, как «удовлетворительно» и «весьма посредственно». Правда, к экзаменам я относился более серьезно и не испытывал почти никакого страха перед экзаменаторами, что обычно позволяло мне сдавать экзамены с более высокими результатами, чем те, на которые я, по мнению моих наставников, мог рассчитывать по итогам повседневных учебных занятий.
Мне кажется, что уже в раннем детстве я обладал достаточно развитым чувством справедливости, сочетавшимся с довольно сильным духом противоречия. Я не был скандалистом, но готов был спорить всегда и по любому поводу с кем угодно. Хрупкое телосложение не позволяло мне доказывать мою правоту с помощью кулаков, но я так и не смог заставить себя признавать чей-либо авторитет без достаточных на то оснований. Нетрудно догадаться, что в зрелом возрасте я был для своих начальников далеко не самым удобным подчиненным. Вместе с тем авторитет моих родителей был для меня абсолютно непререкаемым. Прежде всего это относится к мнениям и советам моего отца, жизнь и деятельность которого я считал образцом преданности идеалам чести, справедливости и долга.
Одно из самых ярких воспоминаний детства связано с моим пребыванием в Страсбурге, где я с 1894 по 1899 год посещал школу. В 1890 году я поступил в кадетский корпус, об обучении в котором давно мечтал. По сей день я с удовольствием вспоминаю шесть лет, проведенные в этом учебном заведении. Принятые в нем строгости и лишения были целиком и полностью оправданы его назначением, заключавшимся в подготовке воспитанников к трудностям военной службы. Многие из них поначалу весьма болезненно переживали разлуку с родными и близкими и с трудом привыкали к жизни в коллективе своих сверстников. Я благодарен моим тогдашним командирам и воспитателям за то, что они помогли мне стать тем, кем я стал: кадровым военным. В кадетском корпусе я получил основательную физическую закалку, между прочим, более эффективную, чем та, которую дают в обычных школах. Программа обучения кадетов соответствовала программе реальной гимназии и в случае ее успешного прохождения обеспечивала выпускникам возможность поступления в высшее учебное заведение. К нескрываемому удивлению некоторых из моих учителей я окончил кадетский корпус с оценкой «хорошо».
В марте 1906 года я в чине прапорщика был зачислен в 3-й гвардейский пехотный полк, в котором прослужил до самого начала войны. Гвардия существовала отнюдь не только для участия в парадах. Требования к боевой подготовке гвардейцев были очень высокими, их образ жизни никак нельзя было назвать праздным. Принадлежность к гвардии обязывала лишь к максимальной отдаче сил и отнюдь не располагала к высокомерию.