Из жизни солдата
Шрифт:
Первым, кто своевременно разглядел смысл происходящих событий, был майор фон Шлейхер, будущий рейхсканцлер. Он выступил с предложением отказаться от попыток сохранить выведенные с фронта части и соединения и вместо этого приступить к формированию на их базе добровольческих частей. Реализация этого предложения привела бы, с одной стороны, к сокращению численности армии, однако, с другой стороны, вновь сформированные добровольческие части могли быть надежной опорой для правительства. Председатель правительства народных уполномоченных, будущий президент Германии Эберт, поддержал предложение Шлейхера. Если принять во внимание, что в то время законное правительство могло быть в любую минуту свергнуто спартакистами, а также то, что деятельность
Впрочем, добровольческие формирования, успешно справившиеся с поставленной перед ними задачей, так и не дождались от власти даже простой благодарности. Что же касается того обстоятельства, что в дальнейшем некоторые из этих «фрейкоров» в той или иной мере превратились в сборища ландскнехтов, представлявшие угрозу для государственной власти (как это проявилось, например, через год во время путча Каппа), то это было, по всей видимости, неизбежно в сложившейся обстановке. Правительство явно не могло полагаться на добровольческие формирования в течение длительного времени. Вместе с тем очевидно, что без них Веймарская республика и ее институты едва ли смогли бы просуществовать дольше нескольких месяцев.
Что касается задачи, возложенной на меня в Магдебурге, то очень скоро выяснилось, что в то время она была невыполнимой. Тогдашнее руководство Саксонии, вопреки решению правительства, категорически отказывалось помогать нам при формировании добровольческих частей. Деятельность штаба корпуса была фактически парализована. При таких обстоятельствах я не хотел продолжать сидеть в Магдебурге без дела. А так как наш резервный полк уже был передислоцирован в Курляндию, то я обратился к командованию с просьбой откомандировать меня в полк для участия в охране границы с Польшей. Вскоре меня назначили на должность офицера Генерального штаба главного командования пограничной охраны «Восток», расквартированного в Бреслау. Так я снова оказался в подчинении глубоко уважаемого мною генерала фон Лоссберга, занимавшего там пост начальника главного штаба.
Главное командование пограничной охраны «Восток» было образовано верховным главнокомандованием сухопутных войск (ОХЛ), имея задачу предотвратить проникновение на германскую территорию польских повстанцев. Ему подчинялись войска, дислоцированные в восточных районах Пруссии и несколько вновь сформированных добровольческих частей. В его рядах находилась также значительная часть сельского населения приграничных районов.
Несмотря на такой неоднородный состав и сложную обстановку на границе, командование в целом справилось с поставленной перед ним задачей. Вскоре командование прекратило свое существование в связи с подписанием Версальского мирного договора и последующей демаркацией новой восточной границы Германии.
Бои, развернувшиеся в 1921 году в окрестностях Аннаберга после того, как польские повстанцы попытались силой добиться пересмотра результатов голосования в Верхней Силезии, начались после расформирования командования пограничной охраны «Восток». С немецкой стороны в них принимали участие только добровольцы.
Версальский мирный договор
В связи с решением вопроса о подписании или неподписании германской стороной Версальского мирного договора перед военным руководством неожиданно встала еще одна проблема.
Как известно, сообщение о предварительных условиях «мирного» договора вызвало настоящую бурю возмущения по всей Германии. Рейхсканцлер Шейдеманн произнес слова о руке, которая должна отсохнуть, если она посмеет подписать такой договор. В то же время над всем немецким народом висела реальная угроза противоречащей нормам международного права «голодной блокады» со стороны держав-победительниц. Ближайшим последствием отказа от подписания договора могла стать интервенция союзных армий. На фоне этой трудноразрешимой дилеммы в правительстве и среди депутатов Национального собрания развернулись ожесточенные споры о том, должна ли Германия уступить давлению своих врагов.
В столь неопределенной обстановке командование вооруженных сил просто обязано было подготовиться к любому исходу переговоров в Версале. При этом оно заранее отчетливо представляло себе, что в случае отклонения договора и последующей интервенции с Запада германские войска смогут в лучшем случае вести лишь сдерживающие оборонительные действия. А как будет развиваться обстановка на Востоке? Ведь в случае вторжения армий западных держав на территорию Германии подписанное ранее соглашение о перемирии автоматически утратит силу. Можно было предположить, что в этом случае Польша не упустит случая попытаться отхватить у Германии еще Целый ряд территорий. Для немецкой стороны в этой ситуации логичнее всего было бы нанести Польше упреждающий удар. В ноябре 1918 года поляки воспользовались благоприятной для них обстановкой и захватили провинцию Позен, поставив Германию перед свершившимся фактом. Сам собой напрашивался вывод о том, что теперь немецкая армия должна нанести внезапный удар и вернуть себе утраченные тогда территории.
Справедливости ради необходимо подчеркнуть, что данный план отнюдь не являлся попыткой армии решать внешнеполитические вопросы через голову правительства. Ведь определенные шансы на успех у этого плана могли появиться только в случае его тщательного согласования с правительством, которое взяло бы на себя смелость отказаться от подписания мирного договора. Самоуправство военных в данном вопросе не могло привести ни к чему хорошему, даже несмотря на гарантированную поддержку со стороны многих немецких патриотов.
Как известно, одним из тех, кто склонил правительство к решению подписать договор в Версале, был генерал Грёнер. В своем экспертном заключении Грёнер настаивал на том, что Германии придется подписать условия мира ввиду почти завершившегося разоружения армии и абсолютной бесперспективности идеи всенародного восстания по образу и подобию восстания 1793 года. Вполне понятно, что заключение Грёнера не нашло поддержки в офицерской среде, в том числе у его сослуживцев в Генеральном штабе. Тренеру пришлось подготовить и распространить среди сотрудников Генерального штаба меморандум, в котором он подробно изложил мотивы, побудившие его дать такое заключение. Он, в частности, привел в нем сведения о численности германских войск и о степени обеспеченности их оружием и боеприпасами, свидетельствовавшие о полной невозможности длительного противодействия иностранной агрессии. По его мнению, немецкие войска не смогли бы удержаться на рубежах Рейна и Везера, да и на Эльбе они не способны были бы оказывать длительное сопротивление. Он также констатировал, что отнюдь не весь немецкий народ готов снова взвалить на себя тяготы и лишения, связанные с очередной кровопролитной войной. В меморандуме говорилось и о возможности отделения Баварии или даже всей Южной Германии, и даже об опасности коммунистического переворота.
По существу аргументов, изложенных Тренером в его меморандуме, трудно было что-либо возразить. Этот документ являл собой образец безупречной оценки обстановки, которая сделала бы честь любому офицеру Генерального штаба. Безнадежность обстановки, в которую германская армия попала бы в случае агрессии союзников, была очевидной. Нельзя было также исключить возможность еще большего ужесточения условий мирного договора и раскола Германии под влиянием растущих сепаратистских и прокоммунистических настроений. Было бы также весьма опрометчиво сбрасывать со счетов отдаленные последствия возможной «голодной блокады» Германии.