Из жизни жен и любовниц
Шрифт:
Но это его чувства — Капитана, у него есть настоящий отец, которого он любит. В истории же с Максом, как ему казалось, все было гораздо проще. Он никогда не видел и не знал своего отца. Макс знал, что мать родила его для себя, довольно-таки эгоистично решив, что Максу и не надо знать, кто таков его истинный родитель. И что плохого в том, что Вероника, вырастив в одиночку сына, решила устроить свою личную жизнь и выйти замуж? Да и Макс тоже поначалу воспринял Борисова нормально, как казалось Капитану, он тоже включился в эту игру в «семью». Но потом почему-то ему показалось, что мать забыла о нем, забросила его, все свое внимание переключив на мужа. Вот говорят: ревность. Да, ревность! Получается, что Макс остался
С появлением в его жизни Борисова новизна новых отношений, подарки, возможности — все это поначалу взбудоражило Макса, и он, наверное, готов был раскрыть душу новому члену семьи, но потом, чувствуя, как мать отдаляется от него, растерялся. Он вдруг понял, что время упущено, что те долгие месяцы приноравливания друг к другу, притирки, попытки понять всем троим друг друга лишили его возможности повернуть все вспять, сделать так, чтобы Борисов исчез и они с мамой вновь остались бы вдвоем, как было раньше.
Все эти переживания Макса, его метания, сомнения, попытки осмыслить все то, что происходит с ним, его слезы, наконец, — все это происходило на глазах у Капитана. И чтобы поддержать его, он, сам не ведая того, что лишь накаляет страсти, соглашался с ним, поддакивал ему, чтобы Макс не чувствовал себя одиноким. И что в результате? А в результате — ненависть Макса к отчиму запылала ярким огнем!
Но если бы только это! В тот злополучный вечер случилось еще кое-что, о чем Кап не мог не думать и что его испугало до смерти. И виной всему, конечно, был алкоголь. Они с Максом выпили водки в парке и отправились в клуб. Громкая, просто оглушительная музыка, яркие огни, блестящие глаза девчонок, запах их разгоряченных танцами тел, ярко накрашенные губы, смех, призывные взгляды… И — Полина. Ее стройные ноги в развевающихся красных юбках, ее хохот и плач одновременно, эта странная истерика под грохот музыки, и Макс, совершенно потерявший из-за нее голову… Все мужчины, присутствовавшие на танцплощадке, буквально пожирали ее глазами и готовы были растерзать, разорвать ее одежду и увидеть ее танцующее тело во всей его прекрасной и одновременно страшной, вызывающей острые желания, наготе…
…Они с Максом протрезвели уже в парке, когда она лежала на земле, остывающая от танцев, от слез, от хохота и — от самой жизни.
Они сбежали оттуда, ничего не видя перед собой, пока не оказались перед домом Борисова.
— Макс, остановись… — Капитан готов был схватить друга за руку, чтобы не позволить ему, обезумевшему, войти в подъезд. — Не надо!
— Кап, иди купи что-нибудь выпить, покрепче, — сказал Макс, и глаза его в эту минуту стали какими-то странными, он словно и не был рядом с Капитаном, а находился где-то далеко, совсем в другом месте, в другом мире. Он смотрел мимо него, куда-то в пространство, и видел то, что другие не могли увидеть.
— Я с тобой!
— Нет, Кап, туда я должен пойти один, — сказал Макс и исчез в черном провале подъезда.
Как он жалел теперь, что не пошел туда следом за Максом, как жалел!
Понятное дело, после всего того, что там, в квартире у Борисова, произошло, будут найдены следы Макса, его рук, ног.
Что случилось в ту ночь, о чем они говорили, о чем спорили, что же такое Максу сказал Борисов, что Макс схватился за нож?!!
Сначала Полина, потом Борисов. Бедный Макс! Где он сейчас? Ведь то, что он не звонит Капитану, не сообщает о себе, говорит лишь об одном: он не хочет впутывать друга в свои дела.
Думая о Максе, Кап и не заметил, как выпил большой бокал горячего какао. Какао он любил с детства, но и сейчас, чувствуя себя взрослым, он время от времени, зная, что его никто из знакомых не увидит, пил какао, согреваясь и одновременно успокаиваясь этим сладким ароматным напитком. И, странное дело, в такие минуты он чувствовал себя абсолютно защищенным, словно где-то поблизости находилась его мама.
Глава 11
Катя
— Привет, подруга! — Вера стояла на пороге, держа в руках мокрый зонт. — Какая же отвратительная погода! Терпеть не могу осень.
— Проходи. — Катя пропустила ее в квартиру. Взяла зонт, раскрыла его, обрызгав все пространство просторной прихожей, и поставила в угол.
— Говорят, нельзя ставить вот так мокрый зонт в квартире, это к несчастью, — сказала загадочным голосом Вера, молодая женщина, брюнетка с коротко стриженными черными волосами, которые от влаги завились в колечки. Пунцовые губы, карие глаза, белая кожа. На ней был черный длинный плащ, перехваченный на талии поясом.
— У тебя новый плащ, — заметила, слабо улыбаясь, Катя. Она была полной противоположностью подруге: светловолосая, с зелеными глазами женщина, обладательница так не подходящего к ее нежному облику тихого, завораживающего контральто. В это утро она была в черных домашних штанах и белой шерстяной кофте, которая, как было известно Вере, стоила почти тысячу евро.
— Мне за тобой, Катя, все равно не угнаться. Думаю, у тебя несколько подобных плащей. Но мне, ты знаешь, особенно нравится твой новый темно-синий френч.
— Ладно, хватит о тряпках. Пойдем, я как раз кофе варю.
Хозяйка новой квартиры, она не без удовольствия провела подругу в царство дорогого паркета, мрамора, персидских ковров и свежих цветов.
— Да, подруга, твой Чаров действительно любит тебя, раз купил и обставил такую квартиру… Не понимаю, что он нашел в тебе такого особенного? — хихикнула Вера немного истерично, как человек, который неожиданно для себя озвучил тайные, полные черной зависти мысли.
— Он говорит, что любит меня за мой голос, — усмехнулась, все верно понимая, Катя и пригласила Веру сесть в обитое сиреневым плюшем глубокое мягкое кресло рядом с журнальным столиком. — В остальном, как ты понимаешь, я устроена совершенно обыкновенно, как и миллионы женщин.
— Это он тебе сказал?
— Нет, он бы никогда не опустился до такой пошлости. Тебе кофе с молоком?
— Да, если можно.
Катя, кутаясь в теплую и выглядевшую так уютно кофту, ушла на кухню и вернулась оттуда с серебряным подносом, на котором стояли две маленькие фарфоровые чашечки с кофе.
— Как поживаешь, Верочка? — протянула она скучным тоном, с трудом преодолевая зевоту. — Что нового?
— Я удивляюсь тебе, Катя! Все наши общие знакомые потрясены тем, что произошло с твоим Борисовым, а ты еще спрашиваешь, что нового? Да уж куда новее информация!
— Ну, во-первых, он уже не мой, как ты понимаешь, мы давно с ним не живем; во-вторых, его личная жизнь совершенно меня не касается. Ну живет он со своей Вероникой — и пусть себе живет, мне-то что?
— Катя, ты думаешь, я ничего не знаю? Не понимаю? И это твое сонное состояние, как будто бы ты только и делаешь, что спишь, валяешься на диване перед телевизором… Все это — фальшивка! У тебя на сердце кошки скребут, тебе плохо… Я пришла поддержать тебя, ведь я же твоя подруга!