Из знатного рода

Новак Бренда

Натаниэль поежился. Придя в себя ото сна, он наконец вернулся к реальности. Он делил узкую койку с другим человеком на борту скрипучего корабля-лазарета – одного из кораблей, который предназначался для тех, кто уже не в состоянии был работать, куда отправляли умирающих людей, откуда они редко возвращались. И все же здесь было чуть полегче. Никаких цепей, да и еда, хоть и та же похлебка, была чуть гуще варева, которым его кормили на «Ретрибьюшн». Правда, врачи совсем не испытывали сочувствия к больным, возможно, слишком утомленные их огромным количеством. Тем не менее равнодушие

в его положении лучше, чем ненависть. По крайней мере они не походили на Сэмпсона, а именно благодаря ему Натаниэль провел в карцере столько времени, сколько там не проводил ни один заключенный. Перед этим его выпороли, и началось воспаление. В конце концов благодаря вмешательству священника его перевели на госпитальный корабль.

С тех пор он и лежал на этой койке, вдыхая затхлый воздух, наполненный испарениями его собственного тела и тел других больных, которых ни разу не мыли. Натаниэль отчаялся так, что отдал бы свою последнюю порцию еды за глоток свежего воздуха.

Зажмурившись, Натаниэль попытался уснуть, чтобы вернуться к своим мечтам об Александре, но безуспешно. Тогда он начал еще раз проговаривать про себя ее письмо.

Почта приходила к заключенным крайне редко и подвергалась строжайшей цензуре, при которой вымарывалось все что угодно, так что Натаниэль смог прочитать только несколько строк:

«...живу на Беркли-стрит с твоим любимым отцом... нашла тебя, как мы с Трентоном и планировали, и делаю все, что могу... скоро приедет Трентон... держись...

Александра».

Натаниэль застонал. Александра живет рядом с его отцом и сводным братом, а это так же опасно, как войти в клетку со львами. И все же она нашла его, и он был бесконечно рад, что кто-то знает о его местопребывании. Это единственное, что давало ему силы держаться.

Натаниэль вздохнул и перевернулся на бок. Одежда была влажной от пота, спина сильно болела, от постоянного голода сводило желудок. Сон давал ему возможность хоть ненадолго забыться, тем не менее он не мог заснуть. Болезнь и лихорадка притупили его чувства, но где-то краем сознания он ощущал приближение опасности – об этом говорили какие-то странные шорохи, перешептывание неподалеку, тени движущихся людей.

Внезапно почти над его головой раздался голос Сэмпсона:

– Осторожней, идиоты.

Через мгновение на него навалились три человека. У одного в руках был черный мешок, другой нес толстую веревку, а третий – нож: Натаниэль заметил отражение лунного света на лезвии за долю секунды до того, как кто-то набросил на него мешок. Острый укол в спину подтвердил его догадки.

– Не шевелись. Будешь бороться – умрешь, – предупредил Сэмпсон.

– Разве не этого вы добиваетесь? – спросил Натаниэль, однако не стал сопротивляться.

– Поднимайся и иди! – раздался приказ.

Они силой подняли его с постели и поведи наверх. На палубе было ветрено и прохладно, и Натаниэль представил себе, как над водой стелется туман. Он споткнулся, чуть не упал и тут услышал знакомый голос:

– Что случилось?

Это был преподобный Хартман.

– Отец, не поздновато ли для визитов? – осведомился Сэмпсон.

Натаниэль опять чуть

было не упал, когда клерк толкнул его назад, за спины остальных, но он знал, что слишком выделяется своим ростом, чтобы остаться незамеченным. Сэмпсон, очевидно, рассчитывал на мягкий характер священника и, что более важно, на его страх.

Представители церкви пользовались уважением и имели большую власть на тюремных кораблях, занимая второе по рангу положение после главного надзирателя, но только не на «Ретрибьюшн». Здесь преподобному Хартману разрешалось спасать души, если только он этим не мешал Сэмпсону.

– Здесь есть умирающий, а я обещал посидеть с ним, – объяснил священник.

– Как редко встретишь человека, который так серьезно относится к своей работе, – с издевкой прогнусавил Сэмпсон.

– Однако вы похожи в этом на меня. Я смотрю, вы тоже решили позаботиться об одном из заключенных.

– Занимайся своими делами, – рявкнул Сэмпсон. – Пусть все остается как есть – для твоего же блага.

Натаниэль услышал звук удаляющихся шагов.

«Он мне не поможет», – в отчаянии подумал он.

Укол ножом в спину заставил его двинуться вперед, пока он не наткнулся на борт. Кто-то схватил его поперек туловища и, тяжело дыша, начал спускаться по трапу вниз. Через несколько минут он, однако, разжал пальцы, и Натаниэль упал в лодку. Он вскрикнул от боли, а клерк принялся осыпать ругательствами своего сообщника.

– Ты хочешь, чтобы нас схватили, идиот?

– Тяжелый, мерзавец, – проворчал, видимо, тот, кто его тащил.

Натаниэль с трудом сел.

– Сколько у нас времени? – спросил еще кто-то.

– До полуночи. Давайте быстрее убираться отсюда, пока врачи не подняли шум.

Наконец все расселись в лодке, и она поплыла. Натаниэль гадал, что происходит. По голосам он узнал в одном из похитителей Сэмпсона, а во втором – охранника, который лупил его в тот день, когда пришла Александра, а вот третий голос был ему незнаком.

Их было трое, а он еле шевелился от слабости.

Лодка ударилась о берег. Натаниэля вытащили и поставили на ноги. Он пытался увидеть что-нибудь сквозь мешковину, но ночь была слишком темной, и ему оставалось лишь беспомощно идти за своими похитителями.

В конце концов Сэмпсон и его сообщники остановились, раздался звук поворачиваемого в замке ключа. Натаниэлю показалось, что они находятся около здания, где заключенные днем щипали паклю.

Его подозрения подтвердились внутри, так как этот запах нельзя было спутать ни с чем, а он провел здесь достаточно времени, чтобы его запомнить.

– Закройте дверь. – Голос Сэмпсона эхом отозвался в прохладной сырой комнате. – Теперь будем ждать.

Кто-то зажег свечу.

– Кого мы ждем? – Охранник, которого, как вспомнил Натаниэль, звали Джеймс, задал вопрос, который он сам бы хотел задать.

– Герцога Грейстоуна. – Сэмпсон ударил Натаниэля ногой. – Это имя что-нибудь значит для тебя?

Не в состоянии удержать стон, Натаниэль выждал несколько минут, прежде чем ответить. У него нестерпимо болели раны, но он пытался игнорировать боль. Он должен думать о том, как убежать.