Изабель
Шрифт:
— Может быть. Конечно, может! В зависимости от того, что ты делал, когда появлялся и исчезал. Покажи мне нечто иное: уйди от нас, и не в этом облике. Я хочу вернуться в свой дом. Это твое место, а не мое. Поклянись оставить мальчика в покое, и я исчезну из твоих игр. И из твоих сражений.
Высокий, великолепный незнакомец смотрел на нее сверху, словно пытался проникнуть сквозь лунный свет и увидеть некую глубоко скрытую истину.
— Как твое имя?
Ким покачала головой.
— Сегодня я тебе его не открою.
Тогда
— Я опечален до глубины души. Я бы тебе подарил мое имя, и бесплатно, умная женщина, если бы у меня здесь было имя.
Ким не ответила на улыбку. Она спросила:
— Ты ждешь имени?
— Она даст мне имя. Она всегда его дает.
— Вам обоим? — спросила Ким.
У Неда возникла та же мысль. Снова колебание.
— Нам обоим. — Он посмотрел на нее сверху. — И тогда это начнется, и я, возможно, опять его убью и испытаю радость убийства.
Он еще мгновение смотрел на Ким, теперь совсем не обращая внимания на Неда; затем поднял свою большую голову и хрипло произнес слова на другом языке, тоже неизвестном Неду. Они услышали рычание в ответ; затрещали сучья на земле у них за спиной, это уходили звери.
— Ты не станешь вмешиваться? — снова спросил человек с рогами у Ким.
— Нет, если ты меня не вынудишь, — повторила она. — Тебе придется положиться на эти слова в качестве гарантии.
Он еще раз блеснул улыбкой.
— Мне приходилось полагаться на меньшее.
Он повернулся, нырнул в отверстие в круглой высокой башне, наклонив голову набок, чтобы прошли рога.
Они несколько секунд стояли и ждали. Раздался короткий, резкий звук, они посмотрели вверх, и Нед увидел сову, которая вылетела из открытого верха башни и полетела прочь, на север.
Они смотрели ей вслед.
Ким вздохнула.
— Я велела ему сменить облик. Наверное, он и правда любит играть.
Нед посмотрел на тетку. Откашлялся.
— Мы были на краю пропасти, — пробормотала Ким. И прислонилась к его здоровому плечу. — Я уже давно не пыталась делать ничего подобного.
— Что ты имеешь в виду?
Ким отступила на шаг и посмотрела на него.
— Ох, дорогой. Нед, ты решил, что я могу сделать хоть что-то из того, о чем говорила?
Он кивнул.
— Значит, я тебя обманула, — сказала она.
Нед уставился на нее. Ему стало холодно.
— Ты блефовала? А они… могли догадаться?
Губы ее скривились, это выражение лица было ему хорошо знакомо, он видел его у матери.
— Мне кажется, они не догадались. Но будь все проклято, мне так хочется, чтобы твой дядя был здесь.
ГЛАВА 7
Позже Нед Марринер будет вспоминать о двадцать девятом апреля того года, проведенном в Арле, в основном среди древнеримских и средневековых руин, как о последнем дне своего детства.
Это было слишком большим упрощением; такие мысли всегда —
Нам свойственно меняться понемногу, шаг за шагом, не резко, не драматично, но не всем так везет, и Нед за два предыдущих сложных дня узнал, что с ним дело обстоит иначе. Большинство из нас, например, не может видеть свою тетю как золотисто-зеленый свет внутри себя.
Собственно говоря, солнечным ветреным утром среди памятников старины в Арле он не думал об этом. Он просто развлекался, но возраст не позволил бы ему признаться в этом.
Древнеримская арена была весьма внушительной, она производила впечатление.
Нед никогда не бывал в Риме. Он понимал, что тамошний Колизей гораздо больше этой арены, но и ее было вполне достаточно для Неда. Двадцать тысяч человек две тысячи лет назад смотрели, как мужчины сражаются друг с другом или с дикими зверями в таком огромном сооружении. И оно все еще стоит.
Даже Ларри Кейто вынужден был бы согласиться, что это здорово, наверное.
Они приехали сначала сюда, проведя около часа в утренних пробках. Отец и остальные тут же поспешили воспользоваться утренним освещением и стали готовить площадку для натурных съемок в том месте, где шла реставрация каменных стен арены: сверкающие, почти белые с правой стороны, слева они были покрыты грязью и пылью минувших веков.
Предупрежденные заранее городские власти убрали леса и оставили отцу Неда чистую линию стен. Яркий весенний свет солнца подчеркивал контраст между левой и правой сторонами, между нетронутой частью и очищенной.
Это будет потрясающая фотография, даже Нед это понимал, а жесты отца, пока он ходил по съемочной площадке, где устанавливали аппаратуру, это подтверждали. Эдвард Марринер наблюдал за тем, как ветер несет облака: он собирался открыть объективы в тот момент, когда одно из них создаст фон, наполовину войдет в кадр.
Нед оставил их заниматься своим делом.
Он вошел внутрь арены и стал бродить между скамей, глядя на сверкающий внизу песок. Сегодня на этой арене проводят бои быков. Все изменилось, ничего не изменилось: огромные толпы людей приходят сюда наблюдать за боем.
В Средние века, как утверждал путеводитель, в этих изогнутых стенах находилось нечто вроде гетто, жалкие, полуразрушенные хижины внутри сооружения, прославившего могущество Рима. Если вы склонны к иронии, то это для вас, подумал Нед. Ларри это определенно понравилось бы.
Нед посмотрел на сделанный художником набросок тех средневековых трущоб в книге, которую дала ему Мелани. Интересно, каково это: жить в мире погруженным на такую глубину, бороться только за то, чтобы выжить, когда вокруг тебя поднимаются ввысь эти свидетели славы, нависают над твоими жалкими, полуразрушенными стенами.