Изабель
Шрифт:
– - Над почкой, господин Казимир, сколько вам говорить! Срезайте всегда выше почки.
– - В это время года это не имеет никакого значения!
– - воскликнул я, не сдержавшись.
Он ворчливо возразил, что "это всегда имеет значение" и что "для плохого дела не существует сезона". Поучающий брюзга всегда внушает мне ужас.
Мальчик с цветами шел впереди. В гостиной я прихватил вазу...
В комнате царило религиозное умиротворение: ставни были закрыты, около постели, расположенной в алькове, перед небольшим распятием из слоновой кости и эбенового дерева стояла скамеечка
Казимир тем временем пытался сладить с цветами: тяжелые георгины взяли верх, и весь букет рассыпался по полу.
– - Вы не поможете мне?
– - попросил он наконец.
Но пока я усердствовал вместо него, он отбежал в другой угол комнаты и открыл секретер.
– - Я напишу записку, в которой вы обещаете опять приехать.
– - Вот, вот, -- с притворным согласием ответил я.
– - Только поторопись. Тетя будет очень сердиться, если увидит, как ты копаешься в ее секретере.
– - О! Тетя занята на кухне, и, потом, она никогда меня не ругает.
Самым старательным почерком на страничке почтовой бумаги он написал записку.
– - А теперь подпишите.
Я подошел.
– - Но, Казимир, тебе не нужно было ставить свою подпись, -- сказал я, смеясь. Чтобы придать больше веса этому обязательству, связать словом и себя, мальчик подумал, что будет неплохо, если и он для верности поставит свое имя на листке, где было написано:
"Господин Лаказ обещает приехать в Картфурш в будущем году.
Казимир де Сент-Ореоль".
На какое-то мгновение мое замечание и смех привели его в замешательство: ведь он сделал это от всего сердца. Выходит, я не принимаю его всерьез? Он был готов расплакаться.
– - Дай-ка я сяду на твое место и подпишу.
Он встал и, когда я подписал листок, запрыгал от радости и покрыл мою руку поцелуями. Я собирался уйти, но он удержал меня за рукав и склонился к секретеру.
– - Я вам что-то покажу, -- сказал он, нажимая на пружинку и выдвигая ящик, секрет которого знал; покопавшись в ленточках и старых квитанциях, он протянул мне миниатюру в хрупкой рамке: -- Посмотрите.
Я подошел к окну.
Как называется сказка, в которой герой влюбляется в принцессу, увидев ее портрет? Должно быть, это тот самый портрет. Я не разбираюсь в живописи и мало интересуюсь этим искусством; вероятно, знаток нашел бы эту миниатюру неестественной: за приукрашенной грацией почти исчезал характер, но эта чистая грация была такой, что ее невозможно было забыть.
Повторяю, меня мало трогали достоинства или недостатки живописи: передо мной была молодая женщина, я видел лишь ее профиль с тяжелым черным завитком волос на виске, с томными,
– - Это мама... Она красивая, правда!
Мне было неловко перед мальчиком из-за того, что я находил его мать такой красивой.
– - А где она теперь, твоя мама?
– - Я не знаю...
– - Почему она не здесь?
– - Ей здесь скучно.
– - А твой папа?
Несколько смутившись, он опустил голову и, как бы стыдясь, ответил:
– - Мой папа умер.
Мои вопросы были ему неприятны, но я решил продолжать.
– - Мама иногда приезжает тебя навестить?
– - Да, конечно! Часто!
– - ответил он уверенно, подняв вдруг голову. И чуть тише добавил: -- Она приезжает поговорить с моей тетей.
– - Но с тобой она тоже разговаривает?
– - Ну, я! Я не умею с ней разговаривать... И потом, когда она приезжает, я уже сплю.
– - Спишь!?
– - Да, она приезжает ночью...
– - Поддавшись доверчивости (портрет я положил, и он держал меня за руку), он с нежностью и как бы по секрету сказал: -- Прошлый раз она пришла ко мне и поцеловала, когда я лежал в постели.
– - Значит, обычно она тебя не целует?
– - О, нет! Целует... и часто.
– - Тогда почему ты говоришь "прошлый раз"?
– - Потому что она плакала.
– - Она была с тетей?
– - Нет. Она вошла одна, в темноте; она думала, что я сплю.
– - Она тебя разбудила?
– - Нет! Я не спал. Я ее ждал.
– - Значит, ты знал, что она здесь?
Он молча опустил голову.
Я продолжал настаивать:
– - Как ты узнал, что она здесь?
Мой вопрос остался без ответа. Я продолжал:
– - А как ты мог увидеть в темноте, что она плачет?
– - Я почувствовал.
– - Ты не просил ее остаться?
– - Нет, просил. Она наклонилась над кроватью, и я трогал ее волосы...
– - И что она сказала?
– - Она засмеялась и сказала, что я порчу ей прическу и что ей нужно уходить.
– - Значит, она не любит тебя?
– - Нет, любит; она меня очень любит!
– - внезапно отпрянув от меня и еще больше покраснев, закричал он с таким волнением, что мне стало стыдно.
Внизу у лестницы раздался голос г-жи Флош:
– - Казимир! Казимир! Пойди скажи господину Лаказу, что пора собираться. Коляска будет подана через полчаса.
Я бросился вниз по лестнице, догнал г-жу Флош в вестибюле.
– - Госпожа Флош! Мог бы кто-нибудь отправить телеграмму? Я нашел выход из положения, который позволит мне, я думаю, провести еще несколько дней вместе с вами.
– - Это невероятно! Сударь... Это невероятно!
– - повторяла она, взяв меня за руки и не в состоянии от волнения вымолвить ничего другого, а затем, подбежав к окну Флоша, позвала: -- Мой добрый друг! Мой добрый друг! (Так она его называла.) Господин Лаказ хочет остаться.