Шрифт:
Андре Жид
Изабель
Посвящается Андре Рюитеру
Isabelle
1912
Перевод А. Рычагова
Жерар Лаказ, у которого мы с Франсисом Жаммом гостили в августе 189... года, решил показать нам замок в Картфурше (от него вскоре останутся одни развалины) и заброшенный парк, где вовсю бушевало лето. вход в него к тому времени уже ничто не преграждало: ров был наполовину засыпан, ограда обветшала, а полуразвалившаяся решетка поддалась при первом же напоре плечом. Аллеи как не бывало; на заросших газонах мирно паслись коровы, поедая обильную, буйно разросшуюся траву или ища прохладу в глубине поредевшей чащи; в диких зарослях с трудом можно было различить цветок или необычное растение -- многострадальные остатки культурных насаждений, почти совсем заглушенных сорняками. Мы молча
Жерар оставил нас одних, предпочитая, как нам показалось, в одиночестве вновь увидеть места, с владельцами которых он был некогда знаком, и мы продолжали осмотр замка без него. Он опередил нас на втором этаже с его унылыми голыми комнатами: об этом свидетельствовала висящая на стене на крючке самшитовая ветка, перевязанная выцветшей шелковой ленточкой; мне показалось, что она еще слабо покачивается, и я вообразил, что Жерар, пройдя мимо, отломил от нее сучок.
Мы нашли его на третьем этаже, в коридоре около окна с выбитыми стеклами, через которое снаружи была протянута веревка от колокола; я хотел потянуть за нее, как вдруг Жерар схватил меня за руку; вместо того чтобы помешать мне, он только подтолкнул меня -- раздался хриплый звон, так близко и так неожиданно, что мы вздрогнули от испуга; и потом, когда уже, казалось, вновь воцарилась тишина, прозвучали еще два отчетливых, разделенных промежутком и уже далеких удара. Я повернулся к Жерару, у него дрожали губы.
– - Уйдем отсюда, -- сказал он.
– - Мне нечем дышать.
Как только мы вышли наружу, он извинился, что не может нас сопровождать, под тем предлогом, что должен повидать одного своего знакомого, жившего поблизости. По тому, как он говорил, мы поняли, что было бы бестактно следовать за ним, и вернулись в Р., куда вечером пришел и Жерар.
– - Дорогой друг, -- сказал ему некоторое время спустя Жамм, -- знайте, я твердо решил не рассказывать больше ни одной истории, пока вы не выложите свою, которая не дает вам покоя.
А надо сказать, что рассказы Жамма составляли усладу наших ночных бдений.
– - Я охотно поделился бы с вами тем романом, что имел место в доме, который вы видели, -- начал Жерар, -- но из-за того, что сам я смог раскрыть или восстановить его только частично, боюсь, что внесу в свой рассказ хоть какой-то порядок лишь ценой той загадочной привлекательности, в которую мое любопытство некогда облекало каждое событие...
– - Вносите в рассказ какой угодно беспорядок, -- отвечал Жамм.
– - Зачем стараться восстанавливать события в хронологическом порядке?
– - сказал я.
– - Не лучше ли повествовать о них в том порядке, в котором они происходили?
– - Тогда не взыщите, если я буду много говорить о себе, -- сказал Жерар.
– - Все мы только этим и заняты!
– - воскликнул Жамм.
Вот о чем поведал нам Жерар. I
Сегодня мне трудно понять то нетерпение, с которым я стремился жить. В двадцать пять лет я мало что знал о жизни, и то из книг, и, конечно, поэтому считал себя писателем: ведь я и понятия не имел, с какой дьявольской хитростью события скрывают от нашего взора сторону, заинтересовавшую бы нас более всего, и как мало они поддаются тем, кто не умеет взять их силой.
Я работал тогда над диссертацией на степень доктора на тему хронологии проповедей Боссюэ*; не то чтобы меня как-то особенно привлекало церковное красноречие, я выбрал
_______________
* Боссюэ Жак Бенинь (1627 -- 1704) -- французский писатель, епископ, отстаивал идею божественного происхождения абсолютной власти монарха. _______________
Они обменялись письмами. Книг и рукописей оказалось больше, чем предполагал мой учитель, и речь шла уже не просто о моем визите, а о длительном пребывании в Картфурше, которое по рекомендации Десноса г-н Флош мне любезно предложил. Не имея своих детей, г-н и г-жа Флош жили тем не менее не одни: несколько неосторожных слов Десноса завладели моим воображением и вселили надежду, что я найду там приятное общество, мыли о котором тотчас увлекли меня больше, чем пыльные бумаги Великого века*, моя диссертация была уже не более чем предлог, я мысленно входил во дворец не как простой школяр, а как Нежданов или Вальмон и предвкушал приключения. Картфурш! Картфурш!
– - повторял я это таинственное название; это здесь, думал я, Геракл оказался на перепутье... Я знаю, конечно, что ждет его на пути добродетели, но куда ведет другая дорога?.. другая...
_______________
* Век Людовика XIV _______________
К середине сентября, отобрав лучшее из своего скромного гардероба и с обновленным набором галстуков я отправился в путь.
До станции Брей-Бланжи, расположенной между Пон-л'Евеком и Лизье, я добрался почти ночью. С поезда сошел я один. Встречал меня человек в ливрее, крестьянин по виду, он взял мой чемодан и повел меня к коляске, стоявшей по другую сторону вокзала. При виде лошади и коляски воодушевление мое поубавилось: более жалкое зрелище трудно было вообразить. Крестьянин (он же кучер) сходил за моим дорожным сундуком, который я сдал в багаж; под его тяжестью рессоры повозки осели. Внутри ее стоял удушливый запах курятника... Я хотел опустить стекло дверцы, но кожаная ручка осталась у меня в руке. Днем шел дождь, и дорогу развезло, на первом же подъеме что-то случилось со сбруей. Кучер вытащил из-под сиденья кусок веревки и начал винить постромки. Я слез с повозки и предложил посветить ему, при свете фонаря я разглядел, что ливрея бедняги, как и конская сбруя, была штопана-перештопана.
– - Кожа несколько поистерлась, -- начал было я.
Он взглянул на меня так, будто я его обругал, и произнес чуть ли не грубо:
– - Скажите спасибо, что вас вообще смогли встретить.
– - Замок далеко отсюда?
– - спросил я как можно мягче.
Он ответил уклончиво:
– - Ездим сюда не каждый день.
– - Потом, помолчав, добавил: -Коляска-то вот уже месяцев шесть как не выезжала...
– - А... ваши хозяева часто выезжают на прогулку?
– - снова начал я, отчаянно стараясь завязать беседу.
– - Вы что ж, думаете, им делать больше нечего!
Неполадки были устранены, он жестом пригласил меня садиться, и мы тронулись.
Лошадь еле плелась на подъемах, на спусках, спотыкалась, ноги ее заплетались на ровном месте; иногда совсем неожиданно она останавливалась. "Так, как мы едем, -- подумал я, -- мы доберемся до Перекрестка, когда хозяева уже давным-давно встанут из-за стола, а может быть (опять остановка), когда уже лягут спать". Я очень проголодался, хорошего моего настроения как не бывало. Я попытался разглядеть окрестности: оказывается, я и не заметил, как мы свернули с большой дороги на проселочную, гораздо менее ухоженную, фонари высвечивали тянувшуюся по обе стороны от нее плотную и высокую живую изгородь -- казалось, она окружает нас, преграждая путь, и расступается только в тот момент, когда мы ее проезжаем, чтобы затем снова сомкнуться.