Изабель
Шрифт:
У подножия подъема покруче коляска снова остановилась. Кучер соскочил с козел, открыл дверцу и бесцеремонно предложил:
– - Если бы господин соблаговолил сойти. Подъем трудноват для лошади.
– И, взяв клячу под уздцы, повел ее в гору. На середине склона он обернулся ко мне:
– - Скоро доберемся, -- сказал он, смягчившись.
– - Да вот и парк.
Перед нами выросла темня масса деревьев, заслонявшая небо. Это была аллея высоких кедров; мы вошли в нее, и она вывела нас к той дороге, с которой мы съехали. Кучер пригласил меня
Было слишком темно, дом был едва различим; коляска доставила меня к крыльцу; несколько ослепленный светильником, который держала в руке малопривлекательная, плотная и плохо одетая женщина неопределенного возраста, я поднялся по трем ступенькам. Женщина несколько сухо поприветствовала меня. Я поклонился ей в ответ, сомневаясь, правильно ли поступаю.
– - Вы, видимо... мадам Флош?
– - Я просто мадемуазель Вердюр. Господин и госпожа Флош легли спать. Они просят извинить, что не встречают вас, ведь ужинают и ложатся спать у нас рано.
– - А вам, мадемуазель, пришлось бодрствовать.
– - Что ж, я привыкла, -- ответила она, и не оборачиваясь, и, проводив меня в прихожую, предложила: -- Вы, должно быть, не прочь перекусить что-нибудь?
– - Пожалуй, должен вам признаться: я сегодня не ужинал.
Она провела меня в просторную столовую, где была приготовлена вполне приличная ночная трапеза.
– - Сейчас печь уже остыла; в деревне приходится довольствоваться тем, что найдется.
– - Но мне это кажется превосходным, -- произнес я, усаживаясь перед блюдом холодного мяса. Она бочком устроилась на стуле возле двери и все время, пока я ел, сидела опустив глаза и сложив на коленях руки, с подчеркнутой покорностью. Беседа наша шла на убыль, и я несколько раз пытался извиниться, что задерживаю ее, но она дала понять, что дождется, пока я закончу, чтобы убрать со стола:
– - А как вы один найдете свою спальню?..
Я заторопился и начал есть быстрее, когда дверь из прихожей отворилась: вошел седовласый священник с суровым, но приятным лицом.
Он подошел ко мне, протянул для пожатия руку:
– - Не хотелось откладывать на завтра удовольствие поприветствовать нашего гостя. Я не спустился раньше потому, что знал, что вы беседуете с мадемуазель Олимпией Вердюр, -- сказал он, обернувшись к ней с улыбкой, которая могла означать лукавство, но та, поджав губы, сидела с каменным лицом.
– - Поскольку вы закончили ужинать, продолжал он, пока я поднимался из-за стола, -- мы оставим мадемуазель Олимпию, чтобы она могла навести здесь порядок; я полагаю, она сочтет более уместным, чтобы мужчина проводил господина Лаказа в его спальню, и уступит в этом свои обязанности мне.
Он церемонно поклонился мадемуазель Вердюр, которая ответила ему более коротким, чем следовало, реверансом.
– - О! Я уступаю, уступаю... Господин аббат, вам, вы знаете, я всегда уступаю... Потом вдруг добавила, обернувшись ко мне: -- Из-за
– - Да что хотите, мадемуазель... А что здесь обычно подают?
– - Все. Дамам подают чай, господину Флошу -- кофе, господину аббату -суп-пюре, а господину Казимиру -- ракау*.
_______________
* Арабское блюдо из како, муки, крахмала и сахара. _______________
– - А вам, мадемуазель, вам ничего?
– - Я? Я пью просто кофе с молоком.
– - Если позволите, я, как и вы, буду пить кофе с молоком.
– - Так-так, мадемуазель Вердюр, -- беря меня за руку, сказал священник, -- сдается мне, что господин Лаказ за вами ухаживает!
Она пожала плечами, кивнула мне, и аббат увел меня.
Отведенная мне спальня находилась на втором этаже, почти в конце коридора.
– - Это здесь, -- сказал аббат, отворив дверь просторной комнаты, освещенной пламенем большого очага: -- Боже правый! Для вас и огонь зажгли!.. Вы, может быть, и без него обошлись бы... правда, здешние ночи очень сырые, а лето в этом году необычайно дождливое...
Он подошел к огню, протянул к нему широкие ладони и откинул голову назад, как благочестивый от искушения. Казалось, он был расположен скорее беседовать со мной, чем дать мне поспать.
– - Да, -- начал он, заметив мой сундук и саквояж, -- Грасьен принес ваш багаж.
– - Грасьен -- это кучер, который меня привез?
– - поинтересовался я.
– - Он же садовник, ибо обязанности кучера не отнимают у него много времени.
– - И впрямь, он говорил мне, что коляску используют нечасто.
– - Всякий раз, когда ею пользуются, -- это историческое событие. Кстати, господин Сент-Ореоль уже давно не содержит конюшни, а в особых случаях, как сегодня, лошадь берут у фермера.
– - Господин Сент-Ореоль?
– - с удивлением переспросил я.
– - Да. Я знаю, что вы приехали к господину Флошу, но Картфурш принадлежит его шурину. Завтра вы будете иметь честь быть представленным господину и госпоже Сент-Ореоль.
– - А кто такой господин Казимир, о котором я знаю только то, что на завтрак ему подают шоколадное желе?
– - Их внук и мой ученик. Вот уже три года, как я, слава тебе, Господи, учу его.
– - Он произнес эти слова, закрыв глаза и с таким смеренным видом, словно речь шла о принце крови.
– - Его родители живут не здесь?
– - спросил я.
– - В отъезде.
– - Он плотно сжал губы, но тут же заговорил снова: -- Я знаю, господин Лаказ, какие благородные и святые цели привели вас сюда...
– - Не преувеличивайте их святость, -- смеясь, тотчас прервал я его, -мои исследования занимают меня только как историка.
– - Тем не менее, -- произнес он, как бы отстраняя жестом руки сколько-нибудь неподобающую мысль, -- история имеет свои права. Вы найдете в лице господина Флоша самого любезного и надежного из наставников.