Изабелла Баварская. Приключения Лидерика. Пипин Короткий. Карл Великий. Пьер де Жиак

Дюма-отец Александр

Де Хелли сел, воцарилось долгое молчание: он говорил с таким жаром, что убедил всех. У некоторых молодых рыцарей еще играла на губах усмешка, но умудренные опытом бойцы — коннетабль, де Куси, маршал де Бусико, Жан Венский — сурово нахмурили брови, и видно было по их лицам: они так же, как и мессир Жак де Хелли, полагают, что армию подстерегает большая беда.

Тут створки палатки раздвинулись, и весь в поту и пыли гонец крикнул с порога:

— Скорее, сеньоры, трубите сбор и вооружайтесь, да не застанут вас врасплох: на нас движется конная и пешая армия турок, их восемь — десять тысяч. — И он исчез, чтобы сообщить весть другим военачальникам.

При этом известии все разом поднялись, и пока в растерянности глядели друг на друга, граф Неверский подбежал к выходу из палатки и крикнул громко, так, чтобы всем было слышно:

— К оружию, сеньоры! К оружию! Враг близко.

Вскоре

этот крик эхом отозвался во всех уголках лагеря.

Пажи спешили седлать лошадей, рыцари звали оруженосцев, и хотя в головах еще бродил хмель, все бросились к оружию. Так как молодым рыцарям из-за модного завитка не удавалось сунуть ногу в стремя, граф Неверский подал пример и шпагой отрубил это украшение на своем стремени. В один миг люди, одетые в бархат, оказались закованными в железо. Оседлали коней, и каждый встал под свой флаг. Развернули знамя с изображением Божьей Матери, оно заплескалось на ветру, и граф Неверский вручил его адмиралу Франции Жану Венскому.

Вдруг все увидели, что к ним во весь опор мчится рыцарь, держа в руках знамя с вышитым на нем серебряными нитями гербом и черным крестом; остановившись перед знаменем с изображением Божьей Матери, вокруг которого уже собралась чуть ли не вся знать Франции, он громко крикнул:

— Я, Анри д’Эслен Лемаль, маршал короля Венгерского, послан к вам его величеством. Его величество предупреждает вас об опасности и предписывает не начинать битву, прежде чем не подоспеют новые вести. Он опасается, что наши дозорные плохо разглядели и что армия врага гораздо больше, чем вам донесли. Он выслал навстречу ей конников, которые подойдут к ней ближе. Делайте, как я вам сказал, сеньоры, таков приказ короля и его Совета; а теперь я возвращаюсь обратно, ибо не могу дольше здесь оставаться.

И он исчез так же внезапно, как и появился.

Граф Неверский спросил у де Куси, что, по его мнению, следует предпринять.

— Надо последовать совету короля Венгерского, — ответил Ангерран, — в нем есть здравый смысл.

Но графа д’Э, подошедшего в это время к графу Неверскому, сильно задело, что сперва спросили не его мнения, а де Куси, и он сказал:

— Все так, ваше сиятельство; только король Венгерский хочет первым сорвать нынче цветы славы; то в авангарде были бы мы, а теперь будет он. Пусть кто хочет повинуется ему, я же отказываюсь.

Вытащив из ножен, украшенных лилиями, свой меч коннетабля, он приказал рыцарю, несшему знамя:

— Знамя вперед! Именем Бога и святого Георгия, вперед! Так должен вести себя настоящий рыцарь.

Де Куси, озабоченный таким поворотом дела, сказал, обращаясь к Жану Венскому, державшему в руках знамя армии с изображением Божьей Матери:

— Как же теперь быть?

— А так, — отвечал со смехом де Ла Тремуй, — пусть старики плетутся позади, а молодых не удерживайте!

— Мессир де Ла Тремуй, — спокойно возразил де Куси, — мы сейчас в деле увидим, кто останется позади, а кто будет впереди. Постарайтесь только, чтобы голова вашей лошади не отрывалась от хвоста моего коня. Но я обращаюсь не к вам, меня интересует мнение мессира Жана Венского, — я еще раз спрашиваю, что он думает предпринять.

— Сейчас, — сказал Жан Венский, — бесполезно взывать к разуму, верх одерживает безрассудство. Нет сомнения, нам следовало бы дождаться короля Венгерского или, по крайности, — тех трехсот наших бойцов, которых я нынче послал за фуражом. Но раз уж графу д’Э угодно выступить, мы должны последовать за ним и биться из последних сил. А впрочем, взгляните-ка: теперь поздно отступать!

И впрямь, справа и слева от лагеря взметнулось облако пыли, которое время от времени, словно вспышка молнии, прорезывал блеск оружия. Это два крыла армии Баязета, смяв заслон христиан, отходили назад, чтобы задушить их потом в своем кольце. Те из христиан, у кого за плечами был хоть какой-то боевой опыт, поняли, что сегодня они проиграли. Однако мессир Жан Венский не повернул вспять, а, напротив, крикнув “Вперед!”, первым пришпорил коня. Тотчас же, повторив этот клич, рыцари, осененные знаменем Божьей Матери, ринулись на врага, и странно было видеть, как семь тысяч человек атаковали сто восемьдесят тысяч.

Они неслись, но турецкий авангард внезапно отхлынул, оставив за собой косо насаженные острые копья, и лошади рыцарей, мчавшиеся во весь опор, грудью напарывались на них. Этот оборонительный заслон, должно быть, соорудила пехота, бывшая в распоряжении короля Венгерского. Несколько всадников спрыгнули с лошадей и попытались, несмотря на град сыпавшихся на них стрел, ударами копий снести эту изгородь. Вскоре образовалась брешь, через

которую смогли пройти фронтом двадцать человек. Этого было более чем достаточно: вся армия крестоносцев устремилась в этот довольно широкий проем и атаковала неприятельскую армию. Они насквозь прорезали турецкую пехоту, а затем повернули назад, топча тех, кто попадался на пути, копытами своих лошадей. Но тут слева и справа раздались звуки труб и цимбал — на крестоносцев двинулись два крыла турецкой армии, в это же время в бой вступила кавалерия из восьми тысяч человек, которая, по расчетам Баязета, должна была стать в авангарде. Христиане, завидев это сверкавшее золотом и облеченное высшим доверием войско, решили, что среди них должен быть султан; их вновь охватил боевой задор, и они, выстроившись для атаки, с пылом, не меньшим, чем только что на пехоту, обрушились на это войско. И оно, так же как и первое, не устояло под натиском французов и, несмотря на численное превосходство, обратилось в бегство, рассыпавшись по полю, как стадо овец, на которое напали волки.

Преследуя их, французы очутились вдруг перед рядами основного воинства, где находился сам султан. И тут им был дан настоящий отпор. Однако рыцари, надежно защищенные доспехами, проникли в эту плотную массу так же свободно, как тонкий клинок входит в мягкую древесину; но так же, как клинок, оказались плененными и стиснутыми с обеих сторон. Тоща-то они и поняли, что допустили ошибку, не дождавшись короля Венгерского и его шестидесяти тысяч человек; армия христиан представляла собой в этот момент крупицу в скопище неверных, которыми, казалось, владела одна мысль: сдавить эту горстку отважно ринувшихся на них людей и задушить в своем кольце.

Коннетабль, совершивший ошибку, отдал бы сейчас жизнь, чтобы исправить ее, да только одного его мужества было мало; он был окружен со всех сторон, но смело глядел в лицо врагу. Сломав свое копье и меч коннетабля, он отстегнул от седла один из огромных мечей с двойной рукояткой — сегодня нам кажется, будто их ковало для себя некое племя гигантов, — и, размахнувшись, стал наносить удары, и все, кого касалось страшное лезвие, падали, словно подкошенные. Маршал де Бусико тоже бросился в самую гущу врага; словно косилка в поле, прокладывая себе дорогу’ и не заботясь о том, подымались ли за ним новые полчища, он продвигался вперед, производя вокруг себя страшное опустошение. Де Куси устремился навстречу неверным, вооруженным дубинками, они орудовали ими не хуже, чем дровосек топором, но де Куси надежно защищали доспехи, и на удар, причинявший ему легкую боль, он отвечал ударом, оставлявшим смертельную рану. Оба де Ла Тремуя шли бок о бок, и сын отражал удары, сыпавшиеся на отца, а отец — на сына; у сына ранило лошадь, и в то время, как он пытался высвободить ногу из стремени, отец загораживал его своим щитом; подобно разъяренной львице, защищающей своих детенышей, он отсекал руки, тянувшиеся к его сыну и пытавшиеся схватить его; а сын, высвободившись наконец из-под коня, стал колоть мечом лошадей, и прежде чем упавший всадник успевал встать, отец приканчивал его. Жак де Хелли, промчавшись кровавой дорогой битвы, очутился по ту сторону вражеского крыла. Он мог бы вверить жизнь своему стремительному Тадмору и бежать за Дунай, оставив врага позади; но когда он поднял голову и увидел среди врагов немногих уцелевших своих товарищей, привставших на стременах и возвышавшихся над неверными, как редкие колосья пшеницы в поле ржи, он бросился назад, туда, где шел бой. Ловко орудуя мечом, он вскоре оказался рядом с графом Неверским; его лошадь убили, но, исполняя свой долг главнокомандующего, граф подавал всем пример — вокруг него лежала гора мертвых тел. Завидев де Хелли, граф, вместо того чтобы попросить о помощи, крикнул:

— Как французское знамя? Надеюсь, оно вздымается все так же гордо?

— Да, — отвечал Жак, — оно все так же гордо реет на ветру, и вы сами убедитесь в этом, ваше сиятельство.

Он спрыгнул на землю и предложил графу своего Тадмора. Тот отказывался, но де Хелли сказал:

— Ваше сиятельство, вы наш глава, ваша смерть будет означать смерть армии, и от имени всей армии я прошу вас сесть на коня.

Граф Неверский уступил просьбе, и как только он вдел ногу в стремя, он тотчас же увидел Жана Венского; тот дрался так, как только может драться человек. Граф Неверский и де Хелли немедленно пришли ему на помощь, доспехи на нем были повреждены, из глубоких ран струилась кровь, с ним было не больше десяти рыцарей. Уже в пятый раз менял он лошадь, и пять раз его считали мертвым; знамя падало у него из рук; но он вновь и вновь поднимался, поддерживаемый товарищами, и громкие крики приветствовали повергнутое и вновь взмывавшее знамя единоверцев.