Избавитель
Шрифт:
Он спешил помогать пострадавшим, этим замечательным людям, которыми он даже восхищался. Несмотря на перенесенные потрясения, они были доброжелательными. Трудности повседневной жизни еще до землетрясения сделали их крепче, устойчивее, чувствительнее друг к другу и иностранцам. Это только в первые дни город был поглощен хаосом и страданиями, но уже через неделю, глядя на жителей, можно было предположить, что разруха – это обычное явление в этой стране. Люди спокойно восстанавливали дома, но в первую очередь – храмы и пагоды. И делали это с такой самоотдачей, что даже православный Василий счел бы за честь поучаствовать в восстановлении какой-нибудь буддистской святыни. Их души не были извращены попрошайничеством или иным вытягиванием
Василий каждый день посещал в госпитале своего «первенца» до тех пор, пока паренька не выписали. Дальнейшая его судьба Василию была неизвестна. Скорее всего, он пополнил ряды «бездомных», ибо лагеря были и без того переполнены, а разворачивание новых ограничивали финансовые трудности и перегруженность немногочисленных аэропортов.
Вместе с тем, с приездом отца Василия количество смертей резко уменьшилось, а люди, выгребаемые из-под завалов, чувствовали себя удивительно хорошо для тех, кто пролежал под камнями не один день. Больные и раненые поправлялись значительно быстрее. Опытные спасатели и врачи лишь пожимали плечами, и только главврач, завидев отца Василия, еще более весело, чем обычно, оглашал мысль:
– Вот это я понимаю «с Божьей помощью»! Вас, батюшка, вообще везде возить надо с собой. Как талисман.
В ответ святой отец скромно улыбался.
Василий «крутился» целыми днями, так что к вечеру с трудом доползал до своего спального места, однако никогда до этого он не чувствовал себя столь нужным, как сейчас. Чуть свет он выбирался из своего спального кокона и перелетал с объекта на объект, от одной работы к следующей – туда, где он был нужнее всего. В своей церкви он окрестил несколько новорожденных и несколько новообращенных христиан; беседами через переводчика поддерживал людей; даже сдал кровь для женщины, которой раздробило ногу. И не знал он покоя, и не хотел его. Несмотря на усталость и тяготы, Василий был здесь почти счастлив. Счастлив, потому что даже одним только своим присутствием помогал десяткам, сотням тысяч пострадавших. Почти – потому что все же были погибшие, сироты, еще не все имели кров и средства к существованию.
Но он даже понятия не имел, что происходит, стоит выйти за пределы влияния миссий спасателей, зачем такая усиленная охрана лагеря. Об этом он не задумывался, пока в лагере не произошёл ряд событий, повлиявших на судьбу всего человечества.
Глава VII
Уже давно закатилось за горы солнце, оставив землю на произвол мрака. Вечерний воздух наполнился множеством звуков, уже не раз слышанных, но всё ещё непривычных и загадочных. Огромная луна, пользуясь очистившимся от туч небом, с любопытством смотрела вниз на успехи, которых за день добились люди. Со стороны города яркими островками света, излучаемого прожекторами и фарами, выделялись места, где спасатели продолжали свою работу даже ночью. В ночном лагере жизнь тоже не останавливалась: некоторые палатки подсвечивались изнутри горящими лампочками, а по территории еле слышно перемещались люди, вполголоса обсуждая дела насущные. И только редкие проезжающие автомобили и не думали скрывать своё присутствие.
В этот час не спал и Василий. Завершив службу, он вышел из церкви, трижды перекрестился с поклоном и широко зашагал в свою палатку, размышляя об увиденном и сделанном за сегодняшний день. Проходя мимо склада, он не сразу услышал шум, зародившийся где-то там, среди бесконечных рядов ящиков, бочек и коробок.
Сначала это был всего лишь грохот одиноко упавшего сверху ящика. Затем послышались крики вооруженной охраны и на землю повалились целые стопки таких же ящиков, раскалывающихся о землю. Одиночный выстрел и последовавший взрыв гранаты вернули Василия на землю. Он остановился, как вкопанный, и повернулся лицом к забору. В ответ на взрыв раздалась короткая автоматная очередь, затем еще одна подлиннее, потом два автомата вместе. Через несколько секунд друг друга заглушали не меньше восьми автоматов, винтовок и пистолетов. Стрельба велась совсем рядом, примерно в тридцати метрах, но Василий стоял в полный рост, завороженный стрельбой, как кролик, загипнотизированный прыжками мангуста. Кто-то крикнул ему: «Ложись», – но стрельба заложила уши священника, и он не слышал ничего более.
Скоро количество стрелков сократилось, а сам огонь уже не был таким шквальным и беспорядочным, каким казался в самом начале. Еще через минуту все затихло, звуки выстрелов прекратились так же внезапно, как и возникли. Наступила звенящая тишина, казалось, что стихла вся Азия, и только крики охранников доносились из-за забора.
К центральному въезду на склад стягивались разбуженные люди. Подъехал военный джип, из которого выскочили офицер и двое солдат. Офицер что-то громко крикнул охранявшим въезд военным и в сопровождении своего конвоя стремительно скрылся на территории склада. Четверо медиков попытались проследовать с носилками за ними, но охрана жестом остановила их. У солдат были растерянные лица, и они постоянно оглядывались. Похоже, что происшествие на складе тоже было для них загадкой.
Минуты тянулись. Природа начала отходить от шока: снова затрещали, запели насекомые, снова издалека донеслись пронзительные крики птиц, и ветер, набравшись смелости, принялся раскачивать травы и ветви деревьев. Среди людей тоже уже слышались переговоры и звучные распоряжения начальства.
Первым из склада вышли два охранника. Один из них прикрывал рукой левое ухо – из-под руки текла кровь. Второй шел справа от него и аккуратно придерживал своего товарища за плечо. Пострадавшего усадили на землю недалеко от входа – врач начал его осматривать.
Затем под руки вывели другого человека – по-видимому, одного из нарушителей – в шортах и рубашке с коротким рукавом. Человек был бос, его поджатая правая нога также была окровавлена. Стараясь поспеть за быстро идущим конвоем, он совершал широкие прыжки на здоровой ноге, повисая в эти моменты на руках охранников. Вид у нарушителя был напуганный, казалось, что он вот-вот зарыдает. Сзади, заложив руки за спину, следовал прибывший офицер. Мрачный, он с недовольством рассматривал собравшуюся толпу и изредка бросал свой суровый взгляд на спину пленника.
Человека посадили недалеко от раненого солдата и позволили врачам осмотреть его. Офицер не стал дожидаться, пока медики закончат свое дело, а, встав напротив пленного, приступил к допросу. Преступник почти неотрывно смотрел на свою рану, лишь на мгновение переводя свой жалкий взгляд на офицера. Отвечал он тихо, постанывая, запинаясь и делая долгие паузы.
Вскоре к ним подошел Балкин и представился через переводчика, хотя это было излишним – полковника здесь знала каждая собака. Переводчик – невысокий местный студент, который частенько подменял штатного переводчика – не был профессионалом, поэтому всегда очень волновался и говорил с сильным акцентом, старательно произнося каждое слово.
– Госьподин капитан говолит, сьто эти люди попали в скляд, – отвечал он за офицера. – Когда охлана их насьля, они блосать… Блосили гланата и начали стелять. Их била семь человек: тли безяли, еще тли убили охлана.
– Они кто? Откуда у них оружие? – встревожился полковник.
– Госьподин капитан говолит, сьто недалеко взолвался военный склады. Олужие… Летело… Воклуг далеко. Много его собилают. Есё много воклюг… Повстанцы. Госьподин капитан говолит, сьто их пледупледили, недавно воолузоные люди напали на английский спасателя. Там убили два человека. Поэтому они усилили охлану.