Избавление

Соколов Василий Дмитриевич

Безвестны холмы. И безвестны солдаты, которые умирают у их подножия…

…Атака есть атака. Сотни, тысячи еще предстоит атак. И к боям Кострову не привыкать, и не все ли равно, где идти в наступление, в каких рядах и по каким пескам. И пусть он числится в штрафниках. Он–то, Костров, честен перед собой, перед товарищами, в конце концов, и перед обществом. Пусть Ломова жжет стыд и позор. А у него, Кострова, душа нараспашку и чиста. Вот если случится — убьют, жалко будет, что самому Кострову не придется увидеть, когда накажут Ломова. А надо бы Дожить до того часа. Будет расплата… За все — и за лапти, в которых брел из окружения этот Ломов, и за лишние жертвы в дивизии там,

в донских степях, по вине того же Ломова, и за все бесчинства самодура. Нет, Кострова пуля не возьмет, даже и в этом бою. Он будет жить. Он в душе всегда останется коммунистом… Он не уступит правду…

Время размышлений кончилось. Настало время действий.

Вперед же — в атаку!

Поначалу немцы почему–то не стреляли, будто заманивали в ловушку своих противников. Даже когда бойцы роты подошли к переднему краю и начали с хрустом ломать прикладами колья, оплетенные крест–накрест колючей проволокой, и сминать, резать, крушить и раскидывать саму проволоку, фашисты встретили этот отчаянный порыв лишь нечастой пулеметной стрельбой с флангов. Пришлось залечь, хотя и ненадолго. Стрельба велась наугад, скорее для острастки. Пластуны из штрафников подкрались к пулеметным гнездам и забросали их гранатами. Наступление, замедленное у проволочного заграждения, возобновилось: перекатами, поддерживая друг друга огнем, штрафники достигли первой траншеи. Похоже, немцы вовсе не ожидали удара на этом песчаном рубеже. Главное сражение велось где–то правее, за лесом. Оттуда доносился гул разрывов, дробь пулеметов. А здесь приходилось наступать по голой песчаной местности и, возможно, надо будет столкнуться грудь с грудью — врукопашную… Пробежав минут десять, то падая, то вставая, Алексей Костров ввалился в траншею и по ее извилинам искал прячущихся вражеских солдат. Кроме двух–трех, поднявших сразу руки, никого не застал, траншея опустела, вероятно, раньше, чем в ней очутились русские.

Привалясь на миг на размятый край окопа, Костров ладонью вытер пот со лба и поглядел вдаль. Там, за лесом, гремела канонада. Темные столбы дыма вырастали над деревьями, летели похожие на белые молнии снаряды ракетных установок, утюжили землю ползающие взад–вперед танки. Над лесом повисли, кидая бомбы, штурмовики. Возможно, там и было направление главного удара. Здесь же первая линия траншей, в сущности, взята без боя. Кострову показалось обидным, что не довелось пока схлестнуться по–настоящему. Но может, немцы заманивают их вглубь, потом возьмут в клещи и перебьют всех. Как бы то ни было, Костров вместе со всеми стал продвигаться дальше, беря один за другим голые холмы. Кончились и холмы. Бежать становилось труднее. Как и другие, Костров вяз в песке. Песок набивался за голенища, песок хрустел на зубах и откуда–то, словно с неба, сыпался за ворот гимнастерки. От песка было невмоготу дышать. Песок попадал в горло, порошил глаза.

Всюду песок, песок…

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

После утомительной дороги и переживаний Верочка спала беспробудно, пока свет не начал пробиваться прямыми лучами через оконце в блиндаж. Девушек не было. Лишь одна Тоня зашла уже одетая в гимнастерку и юбку, толстенькая, вся какая–то налитая, и пригласила Верочку идти умываться.

— У нас, правда, комфорта такого нет, как в тылу. Вместо душа ручеек, — усмехнулась девушка. — Зато здорово: водищи, хоть купайся. И птицы поют, вчера соловья слушала.

— А разве они на фронте есть? — подивилась Верочка.

— Кто, птицы? — переспросила в свою очередь Тоня и затараторила: — Я сама раньше не верила, могут ли птицы уживаться с войною,

когда все гремит, все дрожит, света белого не взвидеть! Уживаются. Прошлый раз в лес к нам прискакал заяц. Вот была потеха! Вокруг расположились солдаты, а он мечется, дает кругаля, никак не может заслон преодолеть. Бегал–бегал и прилег возле нашего блиндажа. Умаялся, бедный… Девчата принесли ему с кухни капусты, моркови. Да куда уж там, его и след простыл… Ну, айда умываться. Чтобы к завтраку поспеть. На этот счет у нас строго, за опоздание дают наряды вне очереди.

— Какие наряды?

— Картошку на кухне чистить…

Верочке было выдано свежее, хрустящее полотенце, по дороге к ручью она вознамерилась было перекинуть его через плечо, но подруга заметила ей, что не велено так носить или развешивать белье: белый материал сильно демаскирует расположение штаба, а из–за леса может неожиданно налететь вражеский самолет. Верочка посетовала на себя за неосторожность, скомкала полотенце, убрала с головы и цветной платок.

— А это зачем? Платок на голове еле заметен, — проговорила Тоня и восхитилась: — Ой, да у вас косы! Прямо заглядение. А мы тут стриженые, и она сдернула с головы берет, показав короткую стрижку. — Смешно, правда? Раньше были по сю пору… — хлопнула она рукою пониже спины и рассмеялась.

Усмехнулась и Верочка, дивясь подруге, стриженной под мальчишку.

Рука об руку они сошли по откосу на дно впадины, где сочился ручей. Но умываться прямо из ручья не стали, прошлись чуть ниже, где была проложена подземная труба, из которой хлестала чистейшая вода. Умывались, сняв верхнюю одежду, разговаривали.

— Тоня, скажите мне, пожалуйста, можно разыскать на фронте одного капитана?.. — обратилась Верочка.

— На фронте туго, а в нашем хозяйстве проще пареной репы. Кто он вам доводится и в каких войсках служит?

— Костров Алексей, по батюшке Дмитриевич. Капитан. А где служит? Постой… Вроде бы командует бойцами…

— Значит, пехтура, — усмешливо проговорила Тоня. — Офицер, ведающий кадрами, мой личный приятель, и я попытаюсь выведать. А может, тебе самой напрямую потребовать, так и так, мол, из делегации…

— Неудобно.

— Что тут неудобного? Не будут же от тебя скрывать капитана. Подумаешь, личность какая, — покривила губы Тоня. — Ладно, вечером я тебе доложу исчерпывающие данные.

Небольшая, сплетенная из прутьев столовая была безлюдна. Навал алюминиевых ложек и мисок говорил о том, что завтрак кончился, и Тоне пришлось упрашивать дежурного, доказывать, что, мол, приехала гостья с Урала и с нею допоздна просидели.

— Знаю, гулянкой занимались, так сказать, лепестки цветов считали, подвел итог дежурный и кивнул в сторону солдата в белом халате: — Выдать по две порции, так сказать, штрафные, и проследить, чтобы все было съедено подчистую!

— Есть получить по две порции! — весело отрапортовала Тоня. — А коли добавочки попросим — дадите?

— Охотно, — кивнул дежурный.

Верочке завтрак понравился, особенно нахваливала гречневую кашу, заправленную салом. Запивали абрикосовым соком, и, чтобы утолить жажду, Верочка выпила целых две кружки.

После завтрака Тоня провела Верочку в блиндаж и велела ждать членов делегации, а сама поспешила на коммутатор.

Скоро подъехал "виллис", и Верочка протиснулась на заднее сиденье, где уже были дядя Ксенофонт и слесарь в тельняшке. Впереди, рядом с водителем, сидел Иван Мартынович. Он спросил, обращаясь к девушке:

— Как чувствуете себя на новом месте?

Верочка ответила постылым голосом:

— Так, нормально. Но чего вы свидеться не даете, вроде прячете от меня… капитана…