Избавление
Шрифт:
— Что же вам непонятно? Говорите прямее…
— Получается как–то… неудобно… Та разгранлиния, которая установлена раньше и осталась прежней, фактически исключает непосредственное участие в боях за Берлин войск 1–го Украинского фронта… И маршал Конев возражает… Мы в генштабе никак не могли снять это препятствие.
Тотчас поднялся человек с суховатым лицом, бритоголовый, высокого роста — маршал Конев — и напрямую сказал, что фронт как бы оттирается…
Сталин почувствовал, что замечание относится к нему лично. Ведь это его волей установлена такая разграничительная линия. Верховный был твердо убежден, что маршал Жуков должен своим
Спорный вопрос Сталин решил по–своему. На карте замысла и плана операции он молча зачеркнул ту часть разгранлинии, которая отрезала 1–й Украинский фронт от Берлина, довел ее только до населенного пункта Люббен, в шестидесяти километрах к юго–востоку от города, и оборвал, как бы давая отдушину…
— Кто первым ворвется, тот пусть и берет Берлин, — заявил Верховный генштабистам позже.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
В туманной и сырой непрогляди лежали Зееловские высоты.
Еще когда занимали здешние позиции, двигаться приходилось по раскисшим снежным дорогам, копать укрытия в неоттаявшем мерзлом грунте, а теперь уже и глина желтой жижей поползла в окопы, приходится выгребать лопатами и котелками мокрядь.
Был апрель, в воздухе мельтешили мокрые снежинки. Правда, днем в пригретом воздухе моросит мелкий, сеющий дождь. К вечеру, однако, воздух пронизывает стужа, и все, что за день раскисло, ползло, наполняло водой лунки и окопы, схватывалось в ночь морозом и покрывалось хрупким льдом.
Когда землю сковывало морозом, Нефед Горюнов, довольный, брал в руки ломик или лопату и начинал колупать на дне траншеи корку льда, выбрасывая ее наверх.
— Давайте, давайте быстрее, пока не растаяло! — торопил бойцов. — Лед легче скалывать, чем, когда растает, вычерпывать воду. Недаром же нас из Венгрии срочным этапом перебросили на главное, на Берлинское направление! — заключил он патетически.
Пригревало солнце. И как же был прав Нефед: в окопах не так стыло, и настроение у солдат, как говаривал сам старшина, держится на уровне. Словом, Горюнов мастак на выдумки. Он, к примеру, находил спасение и от зачастивших дождей: прокапывал за брустверами позади окопов и траншей канавки для стока воды, ставил печки для обогрева людей. Все–таки страдания солдат уменьшались, хотя, по правде говоря, и от мокрого снега, и от дождей, и от туманов, по ночам лежащих поверх земли, неуютно и тоскливо становилось на душе. Особенно въедливы были туманы — кажется, проникали в самую душу, вызывали дьявольски унылое настроение.
— Не погода, а одно наказание, — ворчал боец. — У нас в Сибири иное дело…
— Какое дело? — вскидывал брови его напарник.
— Сибиряки на морозе взросли, снегами греются, в снегах купаются, и хоть бы что!.. А тут — хлябь одна.
— Это уж верно, — поддержал сосед. — На дню семь пятниц: ночью вот туман лежал, сейчас дождь как из сита, а немного погодя солнце зачнет парить.
Но были и свои радости в апреле на плацдарме у Зееловских высот.
Все–таки весна брала свое: все смелее из–за тумана проглядывало солнце, и уже начала пробиваться трава, подернулись первой дымкой зелени ближние, аккуратно подстриженные и ухоженные леса. Вчера Нефед привез из тылов ветку зацветающей груши, и все были рады этой ветке — брали ее в руки, нюхали, боясь осыпать хоть один проклюнувшийся бутон.
И тогда, при виде
— Намедни треуголки получил… Сразу два письма, — заговорил Тубольцев.
— О чем же пишут?
— Жена каждую строку окропляет слезами…
— Понятное дело. У женщин всегда на первом месте слезы. Жалостливые да сердобольные!
— Кончайте! — махнул рукой лейтенант Голышкин, всегда настроенный насмешливо и немного скептически. — Женщины слезами заливают истинные намерения. Где слезы, там и притворство.
— Не мудрствуй. Как это так?
— А так. Иная женщина притворством да слезами приваживает к себе мужика.
— Ну, это уж смотря какой мужик, — не выдержал Тубольцев. — Моя не такая. Она, как я сужу по ней, не слезами берет, а степенностью.
— Каждая на свой лад, — разоткровенничался Горюнов. — Моя кучу детишек нарожала, а ласки и нежности еще не утратила. Так, бывало, запоет застольную или в пляску пойдет — пол ходуном ходит… Травы начнем косить — она впереди, только коса вжикает, скирдовать — чья это косынка мелькает? Моей женки… За праздничный стол сядет — улыбкой, как солнцем, одарит…
Вспоминали жен откровенно, будто речь шла о невестах, хвалили их, каждый наперебой хотел сказать что–то необычайно хорошее и доброе о своей ненаглядной, в иных бы случаях и постыдился, а вот теперь, после стольких лет смертельной опасности и разлуки, не мог, сил не хватало ждать, и, поскольку война подходила к завершению, изливал свою душу перед товарищами. Каждый испытывал какое–то тревожно–радостное чувство ожидания, и это чувство заглушало прежние обиды и ссоры, если такое когда–то случалось в семьях; брала верх тоска и даже мука по женской ласке, по дому — по всему, что было так желанно и к чему стремилась исстрадавшаяся душа.
Послышался тоскующий вздох:
— Да-а, весна… Земля в мужской силе нуждается!
Кто–то подхватил:
— Пора бы хозяйство ладить…
— Теперь уж недолго конца ждать, — заверил Нефед Горюнов. — Перевалим через Зееловские высоты — и в Берлин пожалуем.
— Интересно, когда это будет?
Солдаты невольно посмотрели в сторону высот. Круто вздыбленные Зеелевские высоты лежали вдали, как уставшие горбатые верблюды, на них и окраска напоминала шкуры — серо–бурые.
— Много еще крови прольется, пока перевалим через эти высоты, обронил кто–то сокрушенно.
Обронил нехотя, но все разом умолкли при мысли о крови, о смерти. Немецкая полоса обороны и далее, километрах в десяти лежащие Зееловские высоты казались недоступными; все было сильно укреплено и дзотами, и врытыми в землю танками, и расставленными минными полями, проволочными заграждениями; в каждом холмике и каждом взгорке таится смерть.
* * *
Шел отбор в штурмовые группы. Без них не обойтись, поскольку бои предстоит вести неимоверной тяжести — в крупном городе. Об этом речь повели на расширенном заседании Военного совета фронта. Идею подал генерал Чуйков, чья армия прославила себя в Сталинграде. Он так и сказал: "У нас тактика сталинградская. Поведем борьбу на этажах! Как это понимать? Война в городе перенесется в запутанные лабиринты улиц, на этажи, а для успеха необходимо сколотить штурмовые группы. Будем создавать их по приказу, назначая наиболее закаленных и опытных командиров и солдат…"