Избрание сочинения в трех томах. Том второй
Шрифт:
Алексей после успеха, какого он вновь достиг осенью, чувствовал себя чуть ли не тем подсобником, который подносит горновщицам заклепки со склада. Подклепывая новые листы обшивки у ветхого пароходика ближнего каботажа, он осматривал иной раз свой молоток, принесший ему славу. Можно, пожалуй, еще что–нибудь изменить, улучшить в этом молотке. Но кому это надо? Кто станет совершенствовать лопату землекопа, когда есть экскаватор, или ломать голову над реконструкцией сохи, когда есть многокорпусный тракторный плуг?
Вот учился он, Алексей, стал бригадиром, мечтал о большем, — к чему пришел? К тому, чтобы все начинать сначала. А что, собственно, начинать, за что браться? Что он знает еще, что умеет? Немножко токарничать, немножко слесарничать. Стать слесарем?
Алексей решил изучить электросварку. Он отлично понимал, что за ней будущее кораблестроения. Для начала он пошел посмотреть, как работает Костя. Это было в то время, когда сваривали кондуктор в цехе. Варили они вдвоем — Костя и его ученик Игорь Червенков. Варили вручную. У Игоря движения были точные, рассчитанные и такие отчетливые, будто их ограничивал невидимый шаблон. Так примерно разговаривают иностранцы, хорошо изучившие чужой язык, но еще неспособные выйти за пределы книжных знаний. Алексей вспомнил недавно слышанную по радио лекцию о философском понимании свободы. В лекции говорилось, что свобода воли человека — это не что иное, как способность принимать решения с полным знанием дела. Свобода определяется знанием, а знание дает уверенность в том, что ты принимаешь правильное решение и поступаешь так, как необходимо. Незнание же несет с собой и неуверенность, невольное подчинение тому предмету, который человек собрался подчинить себе, а вот не может. Игорь знал, видимо, только главные основы электросварки, в их пределах он и действовал, они его и ограничивали, как речь иностранца ограничивается книжным знанием чужого языка. Тонкостей Костин ученик еще не постиг.
А Костя… Костя держался, как держится знаменитый скрипач. Он не смотрел в ноты. Он работал легко, свободно. Алексей даже подумал: «С вариациями». За его движениями было невозможно уследить, они не отделялись одно от другого. Есть такие учебно–физкультурные кинофильмы. Показывают в них, например, пловца, который прыгает с вышки. Прыгнул, пролетел ласточкой, скользнул в воду — и не поймешь, что он там делал, чтобы совершить такой красивый прыжок. Но вот эти же кадры идут перед тобой в замедленном темпе, ты видишь, как пловец собирает каждый мускул, как он подскакивает на носках, как раскидывает в воздухе руки, как изгибает тело, — все видишь. Может быть, Игорь это и есть замедленный Костя, и не у Кости, а у Игоря стоит сначала поучиться?
«Нет уж, — сказал Алексей себе, — учиться, так учиться у настоящих мастеров. Подмастерья натаскают, а не научат».
— Что, дружище? — окликнул его Костя. — Хлеб у нас отбить хочешь?
— Вроде бы. Когда занимаетесь, по каким дням? Зайду.
— Не ходи. Мы за высший пилотаж беремся, потолочные швы варим. Ничего не поймешь. С тобой индивидуально надо. Опоздал. Плати полсотни в час, как профессору, — возьмусь за тебя, нагоним.
— Дерешь! — ответил Алексей.
— Ищи учителя подешевле.
Игорь не мог понять, серьезно говорят братья или в шутку.
Через несколько дней Алексей пришел на Якорную. С Костей они заперлись в комнате Тони. Разговор об электросварке возобновился.
— Первое дело, Алексей, которое ты должен запомнить, если и верно хочешь учиться, это… — Костя ловко закинул в рот фиолетовый леденец. С того дня, когда Дуняшка принесла домой сына, он пытался бросить курить: Дуняшка заявила, что табачный дым вреден маленькому Саньке. В ходе бесплодной борьбы Костя и курил и грыз леденцы, от которых еще больше тянуло на курево. — Это, — повторил он, загнав леденец за щеку, — не смотреть на дугу без щитка.
— Знаю, — сказал Алексей. — Глаза портит и так далее.
— Не спеши, — обиделся Костя. — «Знаю»! А ты знаешь, что свет электрической дуги в десять тысяч раз сильнее того, какой наши глаза выносят без вреда? Вот поваляешься денек–другой в постели да повоешь волком, тогда говори: знаю. Я, если помнишь, с этого и начинал. Второе
Алексей уже не перебивал брата. Хочет профессора из себя изображать, пусть изображает, только бы учил, стерпеть его назидания можно.
Костя рассказывал о сварочных машинах, сварочных аппаратах — ручных и автоматических, об электродах.
— Электроды, понимаешь, для чего обмазываются специальным составом?.. Ну, для получения устойчивости дуги — раз. А главное — на кораблях, например, где вязкость шва должна быть не хуже вязкости основного металла, — для этой самой вязкости. Обмазка не допускает воздух к шву, и металл не окисляется. Не понял? Вот я же тебе говорю: как происходит сварка? К шву подносят электрод, между ним и свариваемым металлом образуется электрическая дуга страшной силы, электрод плавится, металл с него переходит в шов, как бы каплями — кап–кап — штук тридцать в секунду. Воздух на эти капли кинулся бы, что тигр. Но шалишь! Обмазка тоже плавится, образует газ и шлак, они окружают каплю, и воздуху дороги к ней нету.
«Насколько же электросварка сложнее клепки, — думал Алексей, почувствовав после часового Костиного рассказа, что в голове у него начинается путаница. — Да в ней и за полгода не разберешься!»
— Хватит, — сказал Костя. — Вижу, ты задурел маленько. Начнем практически, все станет ясно. Пока вот тебе, почитаешь. — Он снял с полки несколько книжек и брошюр. — Не посей. У меня по сварке полная библиотека. По электрической, по газовой, по термитной, по кузнечной, — по какой хочешь.
Дома Алексей не очень–то с большой охотой раскрыл Костины книги, но, к своему удивлению, зачитался ими. Особенно его увлекла история дела. Он прочел о Бенардосе — о русском инженере, первом электросварщике на земле, об инженере Славянове, который усовершенствовал сварку, заменив угольный электрод Бенардоса металлическим. Прочел, как русское открытие перехватили иностранцы, как спустя двадцать семь лет после Славянова на его «электроотливке металла» нажилась Америка. Объявив в тысяча девятьсот семнадцатом году войну Германии, Соединенные Штаты задержали в своих портах множество немецких кораблей. Но немецкие командиры успели сильно попортить свои корабли. Машины, валы, главные механизмы были на них поломаны так, что хоть выбрасывай и ставь новые. А поставить новые — значит, надо их изготовить; значит, потребуется немалое время. И вот американцы взялись за славяновскую электросварку. Через несколько месяцев все корабли вступили в строй действующего флота Америки. Срок ремонта был сокращен на добрый год, Америка сохранила в своем кармане не меньше двадцати миллионов долларов.
После этого случая капиталистический мир зашумел, электросварка потребовала себе достойного места в промышленности.
На свою родину она возвратилась только после Октябрьской революции. Но зато уж и разворот получила в полную мощь. В какую мощь — это Алексей сам видит, даже вся его профессия гибнет перед ее натиском. Варят домны, мосты, паровозы, железнодорожные цистерны, самолеты, плуги, каркасы зданий в тридцать этажей. Интересная у Кости специальность — ничего не скажешь.
Костя, если что пообещает, никогда не станет тянуть с выполнением обещания. Пообещав заняться с Алексеем практически, он сам позвал его на такое занятие.
— Ну, не передумал? — спросил он в обеденный перерыв. — Приходи после гудка в корпусный.
Алексей пришел. Костя показал ему аппараты для ручной и автоматической сварки, трансформатор, электроды, объяснил их устройство. Надел шлем, дал Алексею щиток.
— Теперь смотри, наблюдай. — Костя начал сваривать два обрезка корпусной стали.
Братья швыряли их потом на чугунную плиту, били тяжелой болванкой. Листы схватило прочным швом навечно.
— Пробуй сам теперь!..
Алексей попробовал, электрод в его руке тыкался мимо шва, рукам было жарко. Он вспомнил Зину, которая взялась однажды клепать его молотком; вспомнил, как у нее ползли и плющились в лепешку головки заклепок… Ему тогда было смешно, а Зина растерялась. Теперь сам он теряется, но Костя не смеется над ним. Костя говорит: