Избрание
Шрифт:
Гарданцы же заперлись в своём в замке, «Берлоге» и вызвав десяток преданных друидов, из числа бывших лекарей императора, которые смогли спрятаться и не попасться инквизиторам в лапы сразу же после смерти монарха — стали договариваться о том, как и через кого, можно будет передать в императорский дворец яд и по возможности скорее отправить к праотцам, так внезапно для всех усилившегося, главного имперского министра, Дезидерия.
Через двое суток, в праздник Седьмого Победоносного Светила — особо почитаемый сержантами рыцарских орденов и оруженосцами день, так как согласно легендам, именно в эти праздничные сутки они получают невиданный прилив мужества и силы, из за каких то там «всплесков» на Солнце и в припадках святого боевого духа могут совершать
Многие из имперских рыцарей, выбившиеся в них из отличившихся оруженосцев или, что бывало гораздо реже, сержантов — именно данным «днём солнцекипения» объясняли свои беспримерные подвиги на полях сражений, что и привели их к рыцарскому званию… Пока недоброжелатели за их спинами поговаривали о «шутах при герцогах», что своими проказливыми деяниями отличились скорее в шатрах, на пирушках, чем в схватках — против врагов.
Несколько десятков тысяч людей, в лучших своих нарядах — с самого утра разошлись по основным храмам столицы, а потом, скрытно ведомые «как бы случайно», агентами главного имперского министра: которые то устраивали «пробку» на одной из улочек — переводя людскую массу на иное направление движения, то громогласно требовали идти «к такой то», ими обозначенной площади, и объединиться со стоящими там мастерами из гильдий — агенты Дезидерия заставили толпы людей начать потихоньку всем вместе выдвигаться на улицы и площади возле императорского дворца.
Агенты ни на минуту не прекращали контроля за всё подходившими людьми и всячески проталкивали наиболее активных говорунов к небольшим площадкам или возвышениям, что бы они занимали людей своей болтовнёй, перед тем как начнётся основное действо сегодняшнего дня.
Вскоре многолюдная, шумная, колышущаяся толпа заполонила до упора, словно сельди в бочке, три огромные площади прямо перед дворцом покойного монарха и несмотря на все попытки стражи вмешаться и как то отвести прущих всё сильнее людей в иные места, потихоньку приближалась, к означенной горлопанами Дезидерия, цели.
— Привет!!! — заорал в радостном возбуждении Атаульф, хватая за рукав Жака, что прибыл в делегации вместе со своими земляками. — Ты тоже сейчас будешь просить министра о милости и защите, вместе с нами?
— Здорово братец Атаульф! — чуть не прослезился «Жак-простак», видя друга так близко от себя. — Конечно! Все наши — считают господина Дезидерия очень достойным человеком и хотят просить его о защите, от нападок со стороны безумных слуг «четверых» и… Там ещё что хотят, тоже…
— Да знаю я, чего все хотят! — хохотнул Атаульф скромности друга. — Что бы министр Дезидерий, как самый достойный этого поста — занимал должность главного имперского министра пожизненно, и что бы избранный вскоре император — не привёл своего, провинциального первого министра, на этот пост, и не стал нас душить налогами и странными законами, как привык у себя в провинциальном вице-королевстве!
Пока юноши медленно двигались в толпе, приближаясь, по шажку, к императорскому дворцу — они слышали всё новые разговоры о нынешнем главном имперском министре и в каждом из них добавлялась какая то новая положительная его черта: до последнего не набирал себе стражу — видимо врагов особо не имел, а значит был достойным, хорошим человеком, пока на замарался с проклятыми наследниками! Понимает дела империи — был главным министром при усопшем императоре, не то что «корольки провинциалы»! Не даёт наследникам и их людям обижать почём зря, простецов и малую знать, как и сам первый император основатель державы: тот тоже «поприжал хвосты» вельможным высшим аристократам из грандов!
Наконец толпа вплотную прижалась к воротам запирающим площадь у дворца и после криков имперской гвардейской стражи и минардов, которые дружно объявили что начнут стрелять в собравшихся людей из бомбард, если те не остановятся — над собравшимися людьми пронёсся шёпот: «Делегаты выходят с прошением к министру, их запустят, а мы тут будем ждать — чего решат…»
Из толпы вынырнули два десятка богато одетых мужчин в мехах, несмотря на летнюю жару и длинных золотых цепях, обозначающих глав гильдий столицы или имперских рыцарей, что занимали посты в магистратах города и после короткой проверки минардами, которые попросили всех оставить любое оружие на входе, даже церемониальное — были запущены вначале в помещения для слуг, а через десять минут, когда за ними зашёл секретарь главного имперского министра Анулон — они были препровождены им в кабинеты, где делегатов должен был принять господин Дезидерий: «который немного захворал, после покушения…»
Идея, с принятием делегатов-просителей, от столичных жителей, на диване и в окружении лекарей и плачущих слуг — принадлежала Феофилакту, личному лекарю Дезидерия и по его мнению могла дополнительно давить на жалость простых, доверчивых людей, видящих что тот, кого они всю неделю называли «отцом и спасителем»- находится на грани жизни смерти.
В такие моменты простолюдины и выслуженные имперские рыцари, назначаемые из отличившихся ветеранов простецов — при виде данной сцены, по своей доверчивости и впечатлительности — скорее всего пустят слезу и ещё яростнее будут умолять министра, как о милости, об их защите от свит наследников и скорее заговорят о «возможном пожизненном минестерском чине — на им, Дезидерии, занимаемой ныне должности».
Делегатов, секретарь Анулон прямо подвёл к запертым дверям кабинета, за которыми, словно опытный артист в окружении массовки, возлежал на подушках министр Дезидерий и приставив палец ко рту, Анулон тихо но настойчиво попросил столичных делегатов: «Если можно — кратко и по сути! Наш господин болен, из за всех этих дел с Избранием императора, мятежами в державе, беспорядками в столице…»
Когда дверь наконец медленно отворилась и всех депутатов от столичных жителей, после очередного придирчивого обыска минардами, провели наконец в кабинет — они резко сняли вычурные огромные шапки, со своих уже сильно вспотевших голов и дружно упали на колени. После чего поползли, сбивая стулья и прочую небольшую мебель на своём пути и отчаянно лопоча, словно самые «чёрные» из слуг богатого аристократа: «Просим… Просим! Просим!!!»
— Что вам надо, дети мои? — тихо спросил, не имевший пока законного чада, Дезидерий, у стоявших на коленях «деток», абсолютно все из которых были минимум на десять лет его старше, а пара из них, так и на все тридцать. — Чего хотите все вы от больного, мелкого чиновника, что положил здоровье лишь служению Отечеству и сейчас, когда возможно мои последние дни наступили — старающегося хоть как то оградить вас: простых и честных горожан, имперских рыцарей, провинциальных баронов, членов столичных гильдий — от внезапной лютости и скверны, прибывших в таких невиданных ранее количествах, в нашу прекрасную столицу вместе с худшими из слуг, опять же наших — наидостойнейших наследников?
Последняя фраза была несколько двусмысленна, ибо непонятно становилось: как у достойных правителей — появилось столь большое окружение из подонков и негодяев? Или возможно они были не настолько достойные… В общем лекарь Феофилакт и секретарь Тарасий, что стояли справа и слева от говорившего Дезидерия, потупившись кротко заулыбались, видя что их господин в отличной форме и не без сарказма ведёт беседу и принимает сейчас делегатов, от горожан столицы и её магистрата.
Однако сами коленнопреклонённые делегаты ничего не заметили и начали немедля, в открытую, плакать и громко молить, что бы министр берёг себя: если не по своему желанию, то ради труда для блага империи и «детей своих» — людей малых и беззащитных, которых лишь его стараниями не извели совершенно, прибывшие вместе с принцами наследниками — убийцы и насильники, фанатики поджигатели и палачи из их свит, что теперь в таком множестве распложились по всем уголкам столицы и не дают спокойно никому жить.