Избранная лирика
Шрифт:
Много девушек в мире хороших,
только нету любимой пока.
В травы молния бьёт навесная,
и от тучи бежит холодок.
Капля падает и не знает,
на какой упадёт цветок.
Он
Тебе семнадцать скоро... А ему,
кого в мечтах порою ты видала?
Он, может быть, в ночную глядя тьму, влезает в танк, а может, у штурвала
забрызган черноморскою волной,
а то стоит в забое, коренастый,
а
шесть пар собак полярною весной.
Где б ни был он, он есть на белом свете.
Сумеет тридевять земель пройти,
чтоб не другую, а тебя найти:
ведь он не где-нибудь — на этой же планете.
* * *
Когда накреняется купол звёздный, чтоб неба край обмакнуть в рассвет, одним влюблённым ещё не поздно
сидеть на скамейках, бродить по траве...
Бродить по траве, на звезды смотреть...
С улыбкой потом засыпать на заре.
* * *
Не оттого ли она хорошеет,
что руки её, по-лебяжьи легки,
касаются крепкой коричневой шеи
и рук загрубелых мужских?
Ночные деревья листвою лепечут,
невнятно лепечут далёкой звезде
о том, как податливы девичьи плечи, податливы счастью... А может, беде...
Опять о луне
Уж так повелось: о её красоте
бормочут поэты,
влюблённые жарко лепечут.
Океаны — и те
кидаются ей навстречу.
Кидаются и отходят назад,
бросая волну с берегами вровень.
Луна... В синеве, в поволоке глаза, дугами брови.
Я рад, что она далеко от воды,
что вновь океаны обласканы бризом: любой бы из них
с ней хлебнул беды
от прихотей и капризов.
Откуда им знать, какая она,
её оборотная сторона.
Берёзка
Её к земле сгибает ливень,
почти нагую, а она
рванётся, глянет молчаливо —
и дождь уймётся у окна.
И в непроглядный зимний вечер,
в победу веря наперёд,
её буран берёт за плечи,
за руки белые берёт.
Но, тонкую, её ломая,
из силы выбьются... Она,
видать, характером прямая,
кому-то третьему верна.
Незнакомая
Субботний день — уже темно —
в работе отсверкал,
и ты сидишь в фойе кино
на сквозняке зеркал.
С раскрытой книгою, одна,
хоть парочки кругом.
На шее родинка видна
под лёгким завитком.
И бровь надломлена, строга,
когда ты смотришь вниз.
В привычных ссадинках рука
касается страниц.
Пожалуй,
чем у иных. Чуть-чуть.
И я хоть что-то о тебе
по ним узнать хочу.
Субботний день — уже темно —
в работе отсверкал,
и ты сидишь в фойе кино
на сквозняке зеркал.
Муж и жена
Он груб и ревнив, он битюг, а жена
умна и нежна.
И он потому, потому,
хоть ревность уже заварила отрав
уверен, что ведомо только ему
то — ведомое по мужнему праву.
Он слишком уверен.
Широк, волосат.
Храпит, повернувшись к жене спи
А рядом она, как притихший сад,
когда этот сад
ещё душен от зноя.
По росе
Сегодня выходной
у горожанки этой —
не очень молодой,
кокетливо одетой.
«Ах, туфельки! Их надо
беречь: других-то нет».
Разулась, как когда-то
в свои пятнадцать лет.
На небо посмотрела.
Кружится голова.
К ногам незагорелым
льнёт росная трава.
А небо сине...
Глянуть —
глаза ещё синей.
Ромашки на поляну
сбежались молча к ней.
Как это просто, мудро:
букет сырых цветов.
Он пахнет полем, утром,
букет сырых цветов.
Лежат ромашки сонно
во весь недлинный рост.
Склонись, дыши озоном
всех отгремевших гроз.
Строка моя простая,
как по росе следы...
Мне жаль, что увядают
цветы.
Соседка
Я да соседка за стеной,
во всей квартире — только двое,
а ветер в поздний час ночной
то вдруг засвищет, то завоет.
Вот в комнате моей, вздохнув,
он ищет в темноте опору,
он ходит, двери распахнув,
по кухне и по коридору,
он звонкую посуду бьёт
и створкой хлопает, задорен.
Соседка, слышу я, встаёт,
в испуге голос подаёт —
и вот мы оба в коридоре.
И я не знаю (всё жилье
насквозь пробрало сквозняками),
как руки тёплые её
с моими встретились руками.
В продутой ветром темноте
она легка, полуодета.
Где дверь на кухню? Створка где?
Стоим, не зажигая света.
А ветер, северный, седой,
шумит, свистит в подзвёздном мире, и мы с соседкой молодой
в такую ночь одни в квартире.
* * *
Тело твоё молодое, ржаное
благословенно, как счастье земное.