Избранная
Шрифт:
Я уже слышала это не один раз, и никогда это не было правдой. — Мне все равно. Объясни.
Он рассмеялся, горький древний смех. — Я не могу.
— Верити сказала тоже самое.
— Конечно. Она любила тебя. Она знала, что происходило в переходе, знала, насколько все плохо. Она заставила тебя бежать, чтобы спасти твою жизнь. Если ты теперь последуешь за тенями, это будет значить, что она погибла зря. Это было бы очень обидно.
— Итак, мне лучше сделать вид, как будто все нормально? Вряд ли. Тот кто
Когда я произнесла эти слова, правда проникла под кожу сквозь холод, который окутывал меня, мою кровь и кости. Тот, кто атаковал нас в переходе, погрузил в меня вихрь абсолютного ужаса, который я никогда больше не хотела почувствовать.
Но это не играло никакой роли. «Я добьюсь справедливости» — пообещала я себе, не убирая руку с простыни, так как хотела, чтобы Верити услышала меня. Это было не то, что я должна была бы сделать — надо было остаться с ней и бороться — но сейчас я могла сделать для нее только это.
Люк оттащил меня от стола. — Они сделают это. Обещаю. Но ты не можешь участвовать в этом.
«Подожди» — хотела я сказать, но он перебил меня. — Оставаться здесь — плохая идея. Они заметят твое отсутствие.
Он был прав.
Обычно я была девочкой, которую никто не замечал, но это ночь не была нормальной. Я должна была вернуться в кровать, прежде чем моя мать проснулась бы или вернулся мой дядя. Люк вывел меня наружу, и я обернулась, чтобы в последний раз посмотреть на Верити.
Она спокойно и неподвижно лежала на столе, и мои колени снова подкосились, и это заставило Люка на мгновение потерять равновесие.
— Ох, дьявол, — он поднял меня, как будто я была ребенком, и вытащил меня за дверь. — Ты, однако, не хочешь облегчить мне задачу, или?
Я вспомнила о выражении лица Верити, объятое ужасом, когда говорила мне, что я должна убежать.
Я вспомнила, как она кричала, когда чернота охватила ее, и светло-красная кровь на ноже из белой кости, капает в свете уличного фонаря.
Я вспомнила, как я считала их в темном переходе, когда ее жизнь угасала. Все эти воспоминания превращались в холодный, жесткий ком внутри груди.
— Никаких шансов, — сказала я, когда Люк принес меня назад в мою комнату.
Глава 4
Мы похоронили Верити безветренным августовским утром. В районе десяти часов было уже тридцать градусов, душный, тяжелый день, который прямо-таки молил о грозе, которая ослабила бы жару и отмыла бы мир.
Солнце сурово жгло, и я могла чувствовать, как моя слишком бледная кожа становилась розовой и готовилась покрыться веснушками.
Несмотря на жару церковь была переполнена. В то время как отец Армандо пустословил о том, что нужно беспрекословно принимать Божью волю, я сняла солнечные очки и позволила взгляду скользить по собравшимся.
Казалось, как будто все знали Верити, так как здесь были девочки из школы Святой Бриджит и мальчики из нашей братской школы Святого Себастьяна.
Волейбольная команда стояла маленькой группкой, держась за руки и плача. Часть меня хотела пойти туда и встать с ними, чтобы хоть немного почувствовать себя менее одинокой, но я знала, что это чувство было иллюзией. Их не было там.
Они не видели того, что я. Они не держали Верити, не просили остаться. И они не жаждали справедливости так как я.
Были также друзья, которые жили по соседству и ходили в ту же церковь. Они стояли, одетые в черное, и обмахивались, чтобы получить больше воздуха. Маленькие, слоновой кости программки, казались на фоне их темной одежды, как моль.
Репортеры, которые уже неделю следовали за мной по пятам, шатались на наполовину-почтительном расстоянии.
Детектив Ковальски стоял с опущенной головой на краю группы и анализировал взгляды и печальный шепот, которые мелькали от него к моей семье.
И где-то в этой плачущей массе находилась личность, которая убила Верити.
Кладбище, одно из старейших и самое большое в городе, было сооружено так, что напоминало холмистый английский ландшафт.
Прикрытый кольцом старых дубов, с живой изгородью вокруг, он выглядел зеленым и невероятно свежим. Могила Верити находилась рядом с небольшим прудом. Вода казалась тихой и гладкой, и даже ветер не нарушал безмятежность поверхности.
Когда закончатся поминки и все вернутся к своей жизни, это место вновь станет прелестным и мирным.
Я хотела испепелить здесь все.
Отец Армандо закончил, но я продолжала изучать множество лиц, не уверенная в том, что же я высматриваю. Никто не выглядел подозрительно; это было большое скопление людей, находившихся в замешательстве от горя.
Один за другим они проходили мимо гроба, оставляли на нем белые розы и не решались приблизиться к семье Верити.
Все члены семьи Грей стояли плотной группой, но через пару минут мама Верити подозвала меня и взяла мою руку. — Мо, дорогая. Спасибо, что ты здесь.
— Ну, конечно же, — я старалась не потерять последние силы, когда она обняла меня.
— Ты помнишь мою тетю? Евангелина Мараис, а это Мо Фицджеральд.
Евангелина вежливо кивнула и взяла миссис Грей под руку. Мама Верити так постарела за последнюю неделю, что они выглядели как сестры, а не как тетя и племянница.
Евангелина была сдержанна и элегантна, но казалось, что ее руки дрожали, когда она поглаживала руку миссис Грей, а ее кожа была настолько бледной от горя, что была похожа на пергамент. — Рада тебя снова видеть, Мо.