Избранник Божий
Шрифт:
В единственной избе с трубою и крытым крылечком лежал на печи и трясся под полушубком от злой лихоманки домнинский староста Иван Сусанин. Накануне приехал он на побывку к дочке и к зятю, который только что вернулся из-под Москвы, и спозаранок в тот же день выслал всю деревню в лес на рубку дров для боярской усадьбы. И сам хотел с ними ехать, да под утро его стало так ломать, что он предпочел остаться дома с внуком Васей и залег на печь, прикрывшись полушубком.
Трясет и ломает его лихоманка лютая, то жжет, то знобит на горячей печи, а он лежит под своим полушубком и думает все одну и ту же думу:
«Пришел из-под Москвы зять и диковинную весть принес, будто собрались в Московском Кремле именитые бояре, и воеводы, и духовные лица, и всяких чинов люди на собор и стали царя выбирать. И прошел такой слух, будто не захотели избрать ни князей, ни бояр, а избрали младого юношу, нашего боярича Михаила Федоровича. Будто искали его по всей Москве и выспрашивали, куда он укрылся, и посылать за ним хотели. Коли правда, так уж точно: дивны неисповедимые пути Господни!»
Яростный лай собаки под самыми окнами избы прервал нить его размышлений. Внук Вася, сидевший на лавке под окном, вдруг метнулся к печи:
— Дедушка, а дедушка! Слышь! Какие-то чужие не-знамые люди и с копьями по деревне бродят.
На лице Васи написан был испуг и смущение.
— Незнамые люди? С копьями? — тревожно переспросил дед и одним махом, как молоденький, спустился с печи.
Глянул в окно и вдруг, схватив Васю за плечи, прошептал ему скороговоркой:
— Мигом беги в чулан, прихоронись за кадку с крошевом и сиди не пикни, пока к тебе не выйду сам!
Мальчик стремглав бросился исполнять приказание деда и скрылся за дверью, а Иван Сусанин опять полез на печку и прикрылся полушубком.
Немного спустя раздался стук в окошко.
— Гей! Есть кто тутэй? — послышался чей-то грубый голос.
Старик лежит и с места не ворохнется.
Стук и оклик повторились еще громче и грознее — и то же молчание было им ответом.
Вскоре раздались тяжелые шаги в сенях, слышно было, что вошло разом несколько человек, а вот и дверь в избу распахнулась настежь, и двое каких-то «незнамых», вооруженных с головы до ног, переступили через порог в избу.
— Гей! Кто тутэй есть, до тысенца дьяблов! — крикнул громко один из них, высокий и усатый.
Сусанин подал голос, застонав на печке.
— А! Вон где быдло лежит! — проговорил тот, что был помоложе. — Пойдь сюды!
Сусанин приподнял голову из-под полушубка и застонал еще громче.
— А! Сам нейдзешь, так плетью тебя, каналью! — крикнул пан Клуня, взбираясь на печь.
Тогда Сусанин спустил ноги с печи, откинул полушубок и глянул прямо и спокойно на незваных гостей.
— Чего вам надо? — спросил он их сурово.
— Слезай, тогда и мувимы, цо нам треба! — крикнул пан Клуня, хватая старика за руку и пытаясь стащить его с печи, но даже и сдвинуть его не мог.
— Постой! Сам слезу! — сказал Сусанин, прикидываясь равнодушным.
И точно, спустился он с печи и выпрямился во весь рост перед поляками, сложив руки на своей богатырской груди и глядя им прямо в очи.
— Чья то деревня? — спросил пан Клуня.
— Бояр Романовых вотчина.
— Домнино?
— Нет, не Домнино, а Деревищи.
Паны переглянулись в недоумении.
— Але же брешешь, пся кревь! То Домнино! — топнув ногою, крикнул пан Клуня.
— Ну, коли ты лучше меня знаешь, так чего же и спрашиваешь? — спокойно возразил Сусанин.
Паны перекинулись несколькими польскими словами, между тем Сусанин не спускал с них своих умных и острых глаз.
— А где же Домнино? Чи еще далеко? — спросил усатый пан.
«Далось им Домнино, проклятым, — соображал тем временем Сусанин. — Видно, недоброе задумали?»
— Далеко ли до Домнина? Слышишь ли, каналья? — нетерпеливо крикнул пан Клуня, топая ногою.
— До Домнина отсюда еще верст двадцать будет, коли этою дорогою идти! — прехладнокровно отвечал Сусанин, почесывая в затылке.
— А есть и другая дорога? — вступил опять пан Кобержицкий.
— Как же не быть, есть… Только той дороги вам не найти.
— А ты ту дорогу знаешь? — допрашивал пан Клуня.
— Как мне ее не знать? Вестимо знаю! Мы и всегда в Домнино по той дороге ездим и ходим. Той дорогой и всего-то будет пять либо шесть верст.
— О! — многозначительно протянул пан Кобержицкий и переглянулся с товарищем. — Надо той дорогой идти, — шепнул он ему по-польски.
— Ну, так ты зараз одевайся, веди нас тою дорогой, — заспешил пан Клуня.
Сусанин посмотрел на него молча и смерил его глазами.
— Слышишь? Одевайся и показывай дорогу! — крикнул нетерпеливо поляк.
— Слышу, а показывать не стану, — спокойно отвечал Сусанин.
— Как ты смеешь так отвечать мне? — закричал Клуня. — Да знаешь ли ты, проклятый москаль, что я тебя…
И он рассыпался в угрозах и ругательствах.
Сусанин стоял как вкопанный и молчал, не спуская глаз с Клуни. Тут уж и Кобержицкий не выдержал, выхватил пистолю из-за пояса и приставил в упор к груди Сусанина.
— Ну, что ж? — проговорил Сусанин. — Убей, коли любо! Кроме меня никто здесь не знает этой дороги… Во всей деревне одни старухи да грудные дети…
Кобержицкий опустил пистолет и отошел на два шага от Сусанина вместе с Клуней.
— Ничего с этой скотиной не поделаешь! — сказал он по-польски товарищу. — Надо попробовать его со стороны денег… Нельзя ли подкупить…
Мысль понравилась Клуне, и тот подошел к Сусанину, который по-прежнему стоял неподвижно на месте, скрестив на груди руки.