Избранник Смерти

Соловьева Екатерина

– Прощай, Майк.

Ее взгляд сверкнул грустью, словно на миг девушка вырвалась из собственного заточения, чтобы затем снова в него вернуться.

Николь двинулась вперед по дороге к дому. Майк недоуменно посмотрел на Кристиана, которому тоже было не по себе. Но Крис лишь вздохнул и пошел следом за девушкой. Они же просто вернули ее домой, что может быть в этом плохого? Какие бы ни были проблемы у Николь и ее отца, все можно решить. Кристиан уговаривал сам себя, снова остро ощущая то самое неприятное предчувствие. Николь шла, опустив плечи.

На крыльце, как и в прошлый раз, возник уже

знакомый помощник Продавца радости, открывая перед Кристианом дверь. Он бегло взглянул на девушку, даже не поприветствовав дочь своего хозяина.

– Добрый вечер, господин Райд, – вежливо произнес и кивнул мужчина. – Вы очень вовремя.

Кристиан не ответил. Они молча направились по тому же пути, что и в прошлый раз. Мужчина опять открыл дверь, пропуская их с Николь в кабинет. Девушка замерла лишь на мгновение, окинув Кристиана взглядом, значения которого он так и не понял, затем первой вошла.

С последнего визита тут ничего не изменилось. Та же мебель, те же картины, тот же человек, стоящий за своим столом. Гредсон выглядел так, словно сейчас была середина дня, а не ночи, и был полон энергии. Николь подошла к столу и остановилась в нескольких шагах от отца. Он мимолетно посмотрел на дочь и повернулся к Кристиану. Насколько бы Крис ни был внимательным и проницательным, в этом коротком взгляде было невозможно прочитать ни единой эмоции.

– Господин певец, я рад, что не ошибся в вас, – улыбка Продавца получилась холодной, не затрагивающей серых жестоких глаз. Он взял со стола два мешочка и по очереди кинул их Крису. Весили они достаточно. Больше, чем обычно платят за такие задания. – Надеюсь, этого хватит.

– Вполне, – ответил Кристиан.

– Тогда не смею вас задерживать, – вежливо намекнул Гредсон.

У самого Криса не было желания находиться здесь ни минутой дольше, так что он просто кивнул. Продавец радости потерял к нему интерес и уже перевел внимание на дочь. Крис тоже посмотрел на Николь, но она стояла тихо, опустив взгляд в пол. Ни одной причины оставаться в этой комнате у него не было.

Кристиан развернулся и зашагал к двери, но у самого выхода резко остановился. Знакомое чувство разлилось по телу, предупреждая и ограждая одновременно. Это чувство боролось с недоверием, пока Кристиан вглядывался в темные углы кабинета Стивена Гредсона. Он напрягся, ожидая появления незваных гостей, но никого не было. Чувство угрозы неприятным облаком нависло над комнатой, однако ничего не происходило. В кабинете находились они трое: Продавец радости, Кристиан и Николь.

– Что-то не так, господин певец? – учтиво поинтересовался Гредсон, внимательно следя за заминкой. Его серые глаза улавливали каждое незначительное изменение в поведении Криса. Хозяин никакой опасности не чувствовал, расслабленно сидя в кресле.

– Нет, – ответил Кристиан, выходя из кабинета и закрывая за собой дверь. Не сделав ни шага, он замер перед закрытой комнатой, не понимая, что ему теперь делать.

Крис солгал. Он отчетливо слышал легкую мелодию, что настигла его у самого выхода.

Ее песню.

Песню Николь.

Только оказавшись за воротами дома, Крис со злостью пнул железный столб, словно тот был в чем-то виноват.

Всю дорогу до выхода его взглядом провожал помощник Гредсона. Кристиану этот взгляд показался разочарованным. Скорее всего, игра его воображения, ведь чем мог он разочаровать и этого человека?

Сейчас Кристиан жалел, что Госпожа Смерть наделила своим даром именно его. Как бы ему хотелось не предаваться сомнениям, стоя перед этим домом. Не слышать той мелодии, которая до сих пор раздавалась в его голове. Он стоял, плотно сжав зубы и закинув голову назад.

Ночь выдалась темной и холодной, заставляя дыхание вырываться изо рта облачками пара. Туман – извечный спутник ночного Артона – искажал окружающие объекты, создавая впечатление, будто кто-то притаился во тьме и наблюдал. От этого ощущения становилось не по себе. Кожу слегка пощипывало, а ледяной ветер пытался забраться под плащ. Крис все еще стоял с закрытыми глазами. Чего он ждал? Может быть, того, что в доме Продавца радости поднимут тревогу? Но нужно быть очень глупым, чтобы не сложить одно к одному и не понять, что именно происходит за дверью.

Кристиан открыл глаза и пошел не оборачиваясь.

– Он что, убил собственную дочь? – недоверчиво спросил Майки, когда на следующий день они встретились в баре за их любимым столиком.

– Я слышал ее песню, Майк, – снова повторил Крис, устало проводя пальцами по переносице. Из-за случившегося он не спал всю ночь и чувствовал себя не лучшим образом. – Но лично ее смерть не видел.

– Но ты ведь не знаешь наверняка, – с надеждой в голосе произнес друг, хотя они оба знали, что тот, чью песню слышали певцы Смерти, не оставался в живых. Госпожа Смерть уже заявила права на их души.

Они замолчали. Неприятный осадок от случившегося остался на душе у обоих. Конечно, они не были близки с Николь, но провели вместе почти неделю. Да и факт того, что они собственноручно привели девушку к человеку, ставшему ее убийцей, был неприятным. Они жили в жестоком мире, где каждый отвечал только за себя. Мире, где настоящие ценности теряли свою значимость, уступая место мелочи. Здесь отец мог убить собственную дочь, а сестра – родного брата, и если у тебя есть золото и власть, то наказания можно не ждать.

– Это не наша вина, Крис, – тихо сказал Майки. Хоть он вернулся в столицу, надел новую сапфировую жилетку, заказанную у лучшего портного, но выглядел несчастным. – Вина лежит только на Продавце радости. Мы с тобой считали, что совершаем хороший поступок, возвращая ее домой.

– А привели на смерть, – ответил Кристиан, впервые озвучивая эту неприятную правду.

Они снова замолчали. Произошедшего не изменить. Им остается жить с этим знанием и с этой виной.

Когда пришло время прощаться, Кристиан отправился домой, а Майки, скорее всего, в игорный дом. Проиграет все, что сумел заработать, чтобы еще больше расстроиться. В этом весь Майк: если тебе плохо, то сделай все возможное, чтобы стало еще хуже.