Избранное (Передышка. Спасибо за огонек. Весна с отколотым углом. Рассказы)
Шрифт:
Тито политикой не интересовался. «Все это одна грязь», — любил он повторять. Армандо, пожалуй, готов был согласиться с братом — грязи действительно хватало. И тем не менее политика волновала Армандо. Тито же — свежеиспеченный кандидат, недурно зарабатывающий, необыкновенно прилежный (он гордился своим прилежанием и всячески его демонстрировал), обязательно бывал по воскресеньям в церкви, свято соблюдал уик-энд, благоговел перед матерью. И, разумеется, Тито был идолом всей семьи, его постоянно, с тех самых пор как они вместе ходили в школу, ставили Армандо в пример.
В
Еще раза три или четыре это повторялось: кто-то кашлял — один раз, потом пауза и еще два раза. Может, предупреждение об опасности? Армандо встревожился, однако решил, что никому ничего не скажет. Ни Тито, ни отцу (хотя старику вообще-то можно доверять), ни даже Баррейро — лучшему своему другу, без всякого сомнения.
— Знаешь, давай лучше бросим эту игру с телефоном.
— С чего это?
— Да просто надоело.
Баррейро, напротив, игра казалась очень забавной. Однако спорить он не стал.
В тот вечер, когда Армандо арестовали, никаких беспорядков не было. Ни студенческих выступлений, ни рабочих, даже команда «Пеньяроль» не играла. В городе царило спокойствие; день был не жаркий и не холодный, безветренный, такие дни выпадают в Монтевидео только в апреле. После полуночи Армандо шел по Сьюдаделе. Он подходил уже к площади. Два полицейских агента остановили его и потребовали документы. У Армандо было с собой удостоверение личности. Один из агентов заметил, что оно просрочено. В самом деле, Армандо уже целый семестр собирался продлить свое удостоверение. Армандо повели в участок. Он не сомневался, что все это лишь недоразумение, и проклинал свою безалаберность. «Скоро все разъяснится…» — утешал он себя.
Но ничего не разъяснилось. В ту же ночь его допрашивали двое. Каждый в своем стиле: один вежливо, добродушно, с шуточками, другой хамил и ругался последними словами.
— Зачем вы болтали по телефону все эти нелепости? — спрашивал вежливый и глядел на Армандо ласково, как смотрят на шаловливого ребенка.
Другой сразу же перешел к делу:
— Кто такой Бельтран?
— Президент.
— Для тебя же лучше, если перестанешь прикидываться дурачком. Я спрашиваю, кого ты и твой приятель называли Бельтраном?
Армандо молчал. Сейчас ему будут втыкать иголки под ногти, начнут жечь спину сигаретами или электрическим током — половые органы. На этот раз дело серьезное. Охваченный ужасом, он все же подумал, что, может быть, его родина стала наконец
— Мы пошутили.
— Ах так? — сказал хам. — Сейчас увидишь, как мы умеем шутить.
Удар пришелся Армандо по носу. Что-то словно лопнуло у него в голове, на глазах невольно выступили слезы. Второй удар — по уху, голова Армандо свесилась на сторону.
— Да никого мы не называли, — с трудом пробормотал он. — Говорили какие попало имена, пошутить хотели.
Кровь текла по рубашке. Армандо вытер нос кулаком, боль была нестерпимой.
— Ах, так вы хотели пошутить?
На этот раз хам ударил со страшной силой открытой ладонью в лицо. Нижняя губа Армандо вздулась на глазах.
— Как красиво!
И — удар коленом в низ живота.
— А электричество ты не пробовал?
Всякий раз, как Армандо слышал об этом, у него сводило судорогой ноги. «Надо, чтоб он продолжал меня бить, — подумал он. — Тогда, может быть, забудет про электричество». Губы не слушались, но Армандо собрал все силы и произнес:
— Дерьмо!
Слово было как плевок в физиономию, хам взбесился, но тотчас же усмехнулся.
— Не надейся, что я такой рассеянный. Молокосос ты еще. Думаешь, я забуду. Я очень хорошо помню.
— Оставь ты его, — вмешался вежливый. — Брось, он, наверно, правду сказал.
Слова вежливого звучали твердо, как принятое решение. Армандо облегченно вздохнул. Но тут ноги его подкосились, он потерял сознание.
Маруха оказалась в какой-то степени виновницей происшествия, хоть и невольной. Теперь она целые дни проводила у постели Армандо. Лечила его, баловала, целовала, изводила бесконечными разговорами об их будущем. Армандо стонал больше, чем хотелось, но в глубине души радовался, что она рядом. Он даже подумал, что, пожалуй, неплохо было бы жениться поскорее. Впрочем, тут же сам испугался своей странной мысли: «Меня же там так колотили, может, повредили что-нибудь в голове?»
Теплая рука Марухи вдруг перестала гладить его щеку. Армандо открыл глаза. У кровати стояли все: отец, мать, Баррейро, Тито, Селия.
— Как у тебя хватило сил молчать? — изумлялся Баррейро, и Армандо снова объяснял, что его всего несколько раз ударили, правда довольно сильно. Хуже всего был удар коленом в живот.
— Не знаю, как бы я себя повел, если бы они взялись за электричество.
Мать плакала. Она плакала уже три дня подряд.
— В газете мне обещали, — сказал отец, — что ассоциация напечатает протест.
— Какой толк от всех этих нот и протестов, — вскипел Баррейро. — Его били по лицу — тут уже ничего не изменишь.
Селия положила на плечо Армандо руку в перчатке, Маруха целовала кусочек лба, свободный от бинтов, и, хотя Армандо было больно, он все-таки чувствовал себя чуть ли не в раю.
Позади Баррейро стоял Тито, молчаливый больше обычного.
Маруха вдруг обернулась к нему:
— Ну, что вы теперь скажете? Вы все так же спокойны?
Тито улыбнулся.
— Я всегда говорил Армандито, что политика — грязное дело, — сказал он уверенно.