Избранное - Романы. Повесть. Рассказы
Шрифт:
— Какие пилюли? — переспросила Дотти.
— Наркотические.
— Только чтобы согнать вес, — ответила Дотти.
— По назначению врача?
— Нет, знакомые снабжают.
Я аккуратно сложила полстопы писчей бумаги и отдала Дотти. И сказала ей, что она дура.
— Ты бесишься, потому что я заняла твое место, — ответила она.
Я сказала, что это только справедливо, все, что она сделала, только справедливо, потому что я в свое время заняла у нее мужа. Но она дура, если не развяжется с «Обществом автобиографов».
— А кто первый меня к ним привел? — спросила Дотти.
— Я, и очень об этом жалею. Но
— Мне нравится спать с Ревиссоном Ланни, — сообщила Дотти.
— Уходи, мне еще много нужно сделать. Время позднее.
— У тебя не найдется чашки какао?
Я приготовила ей какао. Я отдала ей вышитый футляр для носовых платков, который не пришлось оставлять у нее в квартире.
— Ну почему тебя так и тянет в писательницы? — спросила Английская Роза. — Мы же прекрасно ладили, и Лесли тоже был твоим другом. Но из-за этого твоего бредового романа — сэр Квентин утверждает…
— Вон! — сказала я шепотом, чтобы не будить весь дом. На этот раз она ушла.
11
Дотти очень скоро обнаружила, что рукопись «Уоррендера Ловита», которую она видела у меня в эту ночь, и рукопись, что она у меня украла, одна и та же; в сумке под вязанием она нашла стопу писчей бумаги. Дотти позвонила, на другой день ближе к вечеру.
— Как ты проникла ко мне в квартиру? — спросила она.
Я уже вернула ключи Сержу Леммингу. На ее вопрос я отвечать не стала, я даже не спросила, каким образом мой роман очутился в ее квартире. Я просто повесила трубку.
Через час она снова позвонила.
— Послушай, Флёр, сэр Квентин очень хочет с тобой побеседовать.
— Откуда ты говоришь?
— Из дома. Боюсь, мне оказалось не под силу справляться со службой.
— Ты вышла из доверия у сэра Квентина.
— Ну, не совсем так, но…
— Он взбешен, что ты не уничтожила моей рукописи.
— Ну, рукопись того заслуживала.
В этот вечер я завершила перепечатку «Уоррендера Ловита». Я просидела, не разгибаясь, весь день; у меня ломило плечи, когда я лежа вычитывала опечатки. От меня не укрылись его недостатки как романа, но устранить их можно было, только устранив само существо произведения. С романами и рассказами такое не редкость. Замечаешь ошибку или недочет, допустим, в портрете какого-нибудь персонажа, но косметикой тут не поможешь; если же менять обстановку места действия, то это нарушит гармонию всего художественного целого. Так что я ничего не стала менять в «Уоррендере Ловите».
По дороге на свою ночную смену ко мне зашел Солли — пропустил рюмочку и забрал два машинописных экземпляра книги: один для издателя, а другой — чтобы запереть в сейф на службе. Он сказал:
— Ты на всех их могла бы подать в суд, даже потребовать предварительного заключения.
— А это пойдет на пользу книге? — сказала я.
— Нет, — ответил Солли, — вокруг нее всего лишь раздуют шумиху. Твой роман должен опираться на собственные достоинства, тем более что он у тебя первый.
— Как быть с биографиями?
— Уничтожь куски, что он позаимствовал из книги, и верни все остальное.
Я сказала Солли, что так и собираюсь поступить. Но сперва мне любопытно посмотреть, как сэр Квентин использовал мою работу.
— Мне сдается, он нашел «Уоррендеру Ловиту» практическое
— Ты не можешь отвечать за его действия, — сказал Солли. — Не давай им портить тебе нервы. Верни то, что его, и пусть себе упрячет полученное на семьдесят лет. Нам-то что за дело! Ты найдешь новое место, напишешь новый роман и всех их забудешь.
Когда в тот же вечер, но несколько позже, я выволокла сумку с досье «Общества автобиографов» и открыла ее, я почувствовала, что близка к истерике. Эти папки, казалось, даже на ощупь излучают незримое зло. Перебирая их, я наткнулась на досье леди Бернис Гилберт.
Тут зазвонил телефон. Что за инстинкт подсказал мне не отвечать? Было всего двадцать пять минут девятого. Телефон продолжал настырно дребезжать. Должно быть, привратник знал, что я у себя, и, видимо, решил, что я пошла в туалет и вернусь через минуту-другую. Пронзительные однотонные вызовы с домашнего коммутатора из подвала следовали без перерыва. Я сняла трубку, услышала голос привратника: «Ответили, соединяю», щелчок переключения и:
— Ох, Флёр, — произнесла миссис Тимc, — как я рада, что застала вас. У нас беда. Это связано с леди Эдвиной, она хочет вас видеть.
— Она заболела?
— Я бы не сказала, что она хорошо себя чувствует. Это деликатный вопрос. Не могли бы вы приехать немедленно? Сэр Квентин, разумеется, оплатит такси.
— Соедините меня с леди Эдвиной, — сказала я.
— Никак не могу.
— Почему?
— Она не в состоянии говорить.
Тогда я попросила позвать к телефону мисс Фишер.
— Сиделка Фишер поехала к сестре.
— Врача вызывали?
— Понимаете, — начала Берил Тимc, — мы как раз обсуждали…
— Не нужно ничего обсуждать. Пошлите за врачом, — сказала я.
— Но ей нужны вы, Флёр.
— Дайте трубку сэру Квентину.
— Сомневаюсь, чтобы он захотел говорить с вами, Флёр. Сэр Квентин очень обижен.
— Ему предстоит еще заплатить мне жалованье и многое объяснить, — сказала я.
Наступила пауза — Английская Роза, очевидно, накрыла трубку ладонью, чтобы посоветоваться с сэром Квентином, потому что в конце концов он сам подошел к телефону.
— Я был бы вам премного обязан, — сказал он, — если б вы приехали повидать матушку. Это крайне необходимо. Какие бы неприятности ни произошли между нами, уверяю вас, мисс Тэлбот, я не хочу вмешиваться в ваши с матушкой отношения.
— Я хочу с нею поговорить.
— Увы, это невозможно.
Кончилось тем, что я поехала, но сперва запихнула автобиографии обратно в платяной шкаф, а шкаф заперла на ключ. Читавшие «Уоррендера Ловита» знают, чт о постигло эти автобиографии в мое отсутствие. Где-то в глубине сознания у меня и вправду промелькнуло, а не попадусь ли я на ту самую удочку, что и Марджери из романа, которую сманили от бумаг Уоррендера под тем предлогом, что она понадобилась старухе Пруденс. Но самый факт, что промелькнуло это где-то в глубине, почти полностью исключал возможность ясно понять всю обоснованность моих догадок. Мне казалось совершенно неправдоподобным, чтобы мой же роман мог до такой степени вклиниться в мою жизнь. Я часто ошибаюсь, отвергая возникающие у меня подозрения как неразумные.