Избранное в двух томах. Том 2
Шрифт:
определить, когда «зря», а когда «не зря»? Нет, наверное, на свете летчика (да и
представителя многих других профессий: моряка, хирурга, военачальника), перед
которым не вставал бы этот вопрос!
Впрочем, к первому полету на штопор сказанное не относится. Тут налицо
был гот самый, не очень частый случай, когда можно было уверенно сказать: не
зря!Раскрытие тайны злого демона — штопора — стоило того, чтобы рискнуть.
Двадцать раз продумать, постараться учесть
пренебречь ни одной мелочью, способной сработать на уменьшение риска
(вспомним набранные Арцеуловым лишние 200 метров высоты), — и рискнуть!
Рискнуть крупно, широко, безоглядно..
С земли полет Арцеулова наблюдала едва ли не вся школа. Хотя он заранее
не очень распространялся о своих намерениях, но с несколькими, наиболее
близкими ему коллегами все же поделился, и, разумеется, скоро об этом знало
множество людей (трудно проследить пути распространения интересных
новостей, но что происходит это распространение с поразительной скоростью —
общеизвестно).
Среди очевидцев первого штопора были уже знакомый нам В. П. Невдачин, летчик-инструктор Б. Л. Цветков, слушатель школы, в будущем известный
летчик А. И. Егоров и другие — практически весь летный состав.
463 Один из очевидцев сказал, что витки обоих штопоров, выполненных в тот
день Арцеуловым, «заставили зрителей содрогнуться».
Пожалуй, самое полное свидетельство очевидца содержится в письме
Невдачина, адресованном Е. Ф. Бурче:
«.. На высоте около 1500 метров (тут глазомер Невдачину немного изменил; со слов самого Арцеулова нам известно, что начальная высота была 2000 метров.
— М. Г.) мы с волнением увидели, как самолет с затихшим мотором как бы замер
на некоторое время на месте, а затем, свалившись на бок, завертелся в штопоре.
Состояние наше можно назвать подавленным, и мы молча наблюдали, что будет
дальше. После двух витков штопора самолет перестал вращаться. . Все с
облегчением вздохнули, еще не отдавая себе ясного отчета в происшедшем. Мы
успели только осознать, что миновала опасная минута, и радовались, что все
кончилось благополучно. Но нам пришлось в это утро все же еще раз пережить
волнение; После первого выхода из штопора Константин Константинович решил
повторить свой номер еще раз. . На этот раз штопор продолжался дольше, что нас
стало беспокоить. После 4—6 витков вращение самолета стало замедляться, наконец приостановилось, и после пикирующего полета самолет перешел на
планирующий спуск и сел недалеко от нашей группы. Радостно возбужденные, мы всячески выражали свое восхищение полетом, поздравляли К.
избавлением от неминуемой гибели и приветствовали своего смелого товарища.
Только спустя некоторое время мы осознали всю серьезность происшедшего.. »
Сравнивая описания этого полета, сделанные «из кабины самолета» и с
земли, мы видим, насколько последнее эмоциональнее, тревожнее. Объяснение
этому не только в природной сдержанности и скромности Арцеулова, но и в том, что в полете — особенно в таком уникальном — летчик попросту очень занят. Он
работает. И если нельзя по правде сказать, как это иногда делают, будто ему «не
до переживаний», то бесспорно, что эти свои переживания он загоняет куда-то в
глубокие подвалы подсознания — чтоб не мешали работать. . .Драматические
события этого дня прямо напрашиваются па то, чтобы их беллетризировать.
Описать, что думалось Арцеулову накануне, как боролись в нем противоречивые
эмоции, и все прочее, вплоть до того,
464
как «вся жизнь промелькнула перед его мысленным взором» в момент, когда
самолет свалился в штопор. Но делать этого не хочется. Тут налицо тот самый
случай, когда факты сильнее любых вымыслов и домыслов.
На следующий день Арцеулов подал начальнику школы полковнику
Стоматьеву рапорт, в котором испрашивал разрешения ввести штопор, как одну
из фигур высшего пилотажа, в программу истребительного отделения.
Стоматьев, сам не летчик, а воздухоплаватель, не счел себя достаточно
компетентным, чтобы решить этот вопрос единолично, и передал его на
рассмотрение совета летчиков-инструкторов. Мы не знаем сейчас, было ли
решение совета единогласным. И если нет, то как разделились голоса.
Летчик (в то время учлет школы) А. И. Егоров был свидетелем того, как
прикомандированные к школе французские инструкторы летчики Мутак и
Линьяк говорили Арцеулову, что «даже во Франции никто не рисковал проделать
штопор» и что «такая попытка — безумие, которое только повлечет его гибель».
Правда, говорилось это до полета Арцеулова, но опыт показывает, что
общественное мнение — категория довольно консервативная. Даже самые
очевидные факты перестраивают его обычно далеко не сразу.
Но так или иначе, летчики-инструкторы или, во всяком случае, их
большинство предложение Арцеулова поддержали. И через несколько дней
приказом начальника школы штопор был официально включен в программу
истребительного отделения. И достаточно широко. От обучающегося
требовалось, как пишет сам Арцеулов, «сделать штопор до пяти витков, затем