Избранное в двух томах. Том I
Шрифт:
— А кто вас знает… — взгляд женщины не становился приветливее. В нем видны были подозрительность и страх.
«Кулачка или полицаиха! — решил Дорофеев. — Натакал нас черт на нее! Уйти, пока не накликала…» — но все-таки спросил еще:
— Не признаешь, значит? Неужто немцы милее?
В глазах женщины что-то дрогнуло:
— Вы власовцы чи полицаи?
— Вот дурная! Не видишь? — Дорофеев показал на звездочку на своей пилотке.
— А погоны? Разве ж е у красных?
—
— Ну, у советских.
— Введены с зимы, как немца на Волге побили… Да что ты сомневаешься?
— Та ведь як же… — женщина смотрела чуть-чуть доверчивее. — От так пришли одни, на шапках ленты червоные, кажут: «Партизаны мы, своих шукаем, помоги». А я одного признала: полицай! Для обмана переоделись.
— Ну, я-то всамделишний…
— Та бачу вже… — улыбнулась женщина. — Откуль вы?
— Чего на войне не случается… — уклонился от ответа Дорофеев. — Так немцев, говоришь, нету здесь?
— Нияких. — Женщина, теперь уже словоохотливо, пояснила: — Що им тут? Да и гать через ручей давно посмыло. На ферму и проезду нема.
— А ты-то что тут делаешь?
— Та що? Живу… Я на ферме ж с тридцатого, як будовать начали, — эти слова были сказаны не без гордости. — В колгосп-то мы першими записались. Чоловик мой вмер давнесенько… Нимец коров ще в сорок першем позабирал, скотницы вси по домам, отсюда семь километрив наша Гречанивка. А я… куда мени одинокой? Вот, стерегу.
— Чего ж тут стеречь?
— Дворы. Долго ли до греха? У прошлом роци, осенью, забрели полицаи, целый полк, чи батальон або рота. Партизан шукали. Запалили кострище прямо в коровнике. Едва загасила, як ушли.
— Чем кормишься-то? — не без задней мысли спросил Дорофеев.
— Картоплю сажала, овес кормовой оставався — вскопала на полянци; в лесу, щоб германец не найшов, посияла. Соли на ферме трохи було скотской — меняла на хлеб. Теперь тильки на посол осталось… Вот якое мое существование.
— Как тебя звать-то?
— Лукерья. Лукерья Карповна Кузьменко.
— Слышь, Лукерья Карповна… Покормиться бы чем.
— Та риднесенький! Пидем до хаты, хучь картопли с лепешкой поснидаешь.
— Не один я, — обернувшись, показал Дорофеев на кусты. — Еще двое да малец.
— Ну так що? Усих нагодую, идемте до хаты. Я зараз…
— Эй, орлы! — веселым голосом позвал Дорофеев. Прягин, Галиев и Саша вышли из кустов.
Прежде чем войти в дом, Дорофеев хотел поручить Галиеву или Прягину остаться на всякий случай снаружи и понаблюдать. Но Лукерья Карповна отговорила:
— Та будьте спокойненьки! Нема сюда немцам пути. А ежели что — Огонек учует, голос даст!
Как только вошли в дом, первым долгом дала Саше лепешку:
— Зовсим оголодал
Саша с жадностью впился зубами в лепешку. Была она испечена из какого-то подобия муки, имела привкус земли. Однако Саше такая пища была не в диковинку. Едал и похуже. С лепешкой он управился в один миг. С нетерпением наблюдал, как хозяйка, суетясь, насыпает в огромный чугун картошку, раздувает в печи огонь.
Промокшие, наголодавшиеся солдаты радовались домашнему теплу, тому, что можно наконец закурить — огонь раздобыли кресалом, которое дала Лукерья Карповна. Молча тянули самокрутки. Прягин, усевшись на скамье у окна, изучающим взглядом обшаривал внутренность хаты, украдкой посматривал за окно, словно хотел убедиться, что здесь действительно безопасно. Временами его взгляд задерживался на Саше и делался жалостливо-озабоченным. Может быть, и в самом деле Прягина более других тревожила судьба мальчика?
Галиев не сел, как все, на скамью. Он опустился на пол близ порога, устало привалившись спиной к стене и вытянув вперед больную ногу — так, наверное, ему казалось легче. Было заметно, что рана в бедре все сильнее мучает его: в глазах — едва сдерживаемая боль, смуглый лоб под сдвинутой назад пилоткой покрыт испариной. Но Галиев молча тянул самокрутку, только временами страдальчески кривились его губы. Дорофеев догадывался, каково Галиеву, и тревожился о нем все больше.
Пока варилась картошка, Дорофеев расспрашивал Лукерью Карповну, что за местность по пути на восток. И не слыхала ли она, где сейчас фронт.
Фронт, наверное, в той стороне, где еще недавно слышалась за лесом пальба. Лукерья Карповна сказала: лучше идти от фермы тропкой, которую она покажет, до двух больших елей, а потом взять лесом правее, до болота, которое надо переходить осторожнее. А за болотом снова будет лес, этим лесом на восток можно идти далеко.
— Болотом и пойдем! — выслушав Лукерью Карповну, решил Дорофеев. — На болоте немец сидеть не станет, проберемся.
— Проберешься? — загорячился Прягин, надеявшийся, видимо, на иное решение. — Если не о себе, так о другом подумай.
— Это о тебе, что ли? — прищурился Дорофеев.
— Обо мне — что? А вот он… — Прягин показал на Галиева. — Тащишь человека, а он совсем идти не может.
— А що с ним? — спросила Лукерья Карповна. — Хворый чи раненый?
— Раненый, — пояснил Дорофеев.
— Ой, лышенько! — Лукерья Карповна подошла к Галиеву. — То-то, я бачу, ослаб ты зовсим. Да куда ж тебе?
Галиев молча показал себе на бедро.
— Зараз рушник достану! — забеспокоилась Лукерья Карповна. — Забинтувати треба!