Избранное. Проза. Стихи.
Шрифт:
– Дела неважные, смотрите, какие тут затемнения…
– Такая картина была у одного моего пациента, у него был рак кости на начальной стадии…
– Не драматизируйте, это не рак.
– А что с анализами? Уже доставили её личную карту?
– Анализы неплохие. Да ничего страшного, молодой сильный организм, она поправится…
– Не скажите, коллега, из истории болезни видно, что после перелома картина медленно, но стабильно ухудшалась. Анализ крови – посмотрите – постоянное, хоть и не большое увеличение лейкоцитов…
– И боли,
Гетхен вдруг почувствовало горечь во рту – предчувствие чего-то очень нехорошего. Что они там говорили? Рак? Рак?! Этого не может быть. Костоправы! Только недавно она проверялась, и ничего страшного у неё не обнаружили! Не может быть! Этого просто не может быть. Она так молода. И никогда ничем не болела.
Гретхен в смятении прокручивала в голове все события последнего года после своего падения с лошади. Да, она тогда здорово ушиблась. Перелом сам по себе не так испугал врачей, как этот её жуткий ушиб всего тела. Сотрясение было очень сильным и обширным. И вот тебе последствия. Ах! К чему обманываться! Она чувствовала, что дела её плохи. Не смотря на уверения врачей.
Кресс застал девушку в палате беспомощно лежащей на казённой больничной койке, так не вязавшейся с её элегантным образом, всю в слезах. Сердце его дрогнуло. Он никогда не переставал её любить. Но мужчины любят по-разному. Так можно любить далёкий и прекрасный образ женщины, восхищаясь им, воодушевляясь им, зная, что по-настоящему связать себя с ней нельзя будет никогда…
– Гретхен, милая-милая Гретхен! Не надо плакать, я говорил с врачами – уверен, ты поправишься, – он положил ей на подушку букет мелких душистых бледно-жёлтых роз, которые она так любила.
– Нет, Кресс, я слышала, как они там спорят – дела мои плохи. И теперь даже если бы они меня стали уверять на сто процентов, я бы всё равно знала, что скоро умру. И зачем себя обманывать: все последние месяцы я не могла без обезболивающих, и эта постоянная изнуряющая боль! Так ведёт себя только злокачественное заболевание – никакого улучшения, только хуже и хуже! А ты? Любишь ли ты меня? Или отвернёшься, как от приговорённой? Вспомни, как хорошо нам было в Европе! Могу ли я рассчитывать на твои чувства и теперь? Я хочу, чтоб мы обвенчались в самом скором времени. Но учти, мне не нужна жалость. Я хочу умереть красивой. Как только начну превращаться в безобразную обезьяну, поклянись, что пронесёшь мне яд. Поклянись!
Кресс беспомощно моргал, не в силах вынести напор её страстного шёпота. Так много от него требовать! Как он может клясться?! Ему вдруг вспомнилась Мариетта. Боже, а как же быть с ней?
– Гретхен, я не могу тебе ничего сейчас определённого обещать, – начал было он, но к его счастью был прерван врачами, которые зашли в палату.
– Молодой человек, Вам необходимо выйти на несколько минут, мы должны осмотреть больную.
Он суетливо поспешил к выходу, краем глаза поймав прощальный взгляд Гретхен. Ему показалось, что он увидел в её прежде гордых глазах смятение и боль побитой собаки. И разочарование. В нём.
Пауль был потрясён новостью о состоянии здоровья Гретхен. Он не находил себе места вот уже три дня. Не мог ни есть, ни спать.
– Это мне расплата за мои злодеяния. Сколько невинных душ загубил я во время войны! Горе мне, горе мне! Но что это за Бог, который так безжалостно карает! Разве тот же Морган или тот же Шульц меньше моего натворили?! И ничего, процветают! Вон, в каких ходят костюмах, на каких машинах разъезжают и какими вопросами занимаются! И по-прежнему здоровы и полноценны. А я! То Марта, то теперь Гретхен!
Пауль в бессильной злобе сжимал кулаки и грозил небу. Не будучи и ранее особо религиозным, он теперь совсем разуверился в мировом равновесии и считал себя несправедливо, сверх меры наказанным.
Он опять запил. Презирая себя за слабость, не видя выхода и смутно осознавая всё-таки свою вину в несчастьях близких, не мог остановиться и пребывал в запое несколько дней. У него не было сил смотреть в глаза дочери, полные страдания. Такие красивые и бездонные, ставшие ещё больше и глубже на худеньком её лице.
А может, и не стоит так убиваться? Врачи не предрекали ей стопроцентного поражения в борьбе за жизнь. Шансы Гретхен всё же имела, и неплохие – её анализы были весьма удовлетворительными, а сама она – молодой и с хорошей наследственностью.
Придя в себя с помощью остатков воли и специальных лекарств, Пауль вдруг вспомнил про Кресса. Куда подевался этот жених? Гретхен как будто бы им интересовалась, его присутствие могло быть благотворным. Забыв про гордость, Пауль решил его навестить и попросить оказывать его дочери как можно больше внимания. Ведь так можно помочь ей в выздоровлении, усилив её желание жить.
Он разузнал у работника бара, завсегдатаем которого являлся Кресс, его адрес и, усевшись в свой роскошный молодёжный «BMW», поехал к нему домой.
Дом Кресса оказался бедной, но чистой с виду лачугой, с небольшим палисадником из клумб с бегониями и несколькими деревьеями манго.
Дверь Паулю открыла пожилая веснушчатая женщина, похожая на Кресса.
– Его мать, – определил Пауль.
– Прошу прощения, мадам…, – Пауль вдруг поймал себя на мысли, что не знает фамилии Кресса.
– Мадам Ван Дер Хиден, – подсказала она ему с улыбкой, – прошу Вас в дом.
Она засуетилась на кухне, готовя кофе для гостя, Пауль тем временем осмотрелся. Дом был чистым также и внутри. Странным образом он напомнил Паулю его детство: то же тиканье настенных часов, кружевные покрывала на креслах, та же отрадная прохлада уютной обстановки. Даже запах – пахло вареньем из слив и свежевымытыми деревянными полами. Он поймал себя на мысли, что не хочет его покидать, этот дом. Расположившись в удобном кресле в ожидании кофе, он так расслабился, что чуть не заснул.