Избранное. Статьи, очерки, заметки по истории Франции и России

Пётр Петрович, знаю, что ваша основная профессиональная тема – это Франция и ее отношения с Россией. А как вышло, что именно эта тема стала для вас основной?

– Дело в том, что родился я вскоре после окончания войны, когда еще остро ощущалась память о ней. Мой отец прошел всю войну до Будапешта,

Не удивительно, что все немецкое в моем детском сознании ассоциировалось с фашизмом, и потому симпатий вызывать не могло. Когда пошел в пятый класс, встал вопрос о выборе иностранного языка – немецкий или французский? Разумеется, я сразу же выбрал французский.

Мои детские годы прошли в военных гарнизонах, где служил отец. То ли в четвертом, то ли в пятом классе в гарнизонной библиотеке мне попались «Три мушкетера» Александра Дюма, и я был, как говорят французы, «enrole» – «завербован». Именно тогда возникла любовь к Франции, ее истории и литературе. Начиная с Дюма, читал переводную французскую литературу, которую разрешалось давать детям и подросткам. К сожалению, в те годы нельзя было самому пробраться к книжным полкам. За библиотечной стойкой сидела строгая дама, которая жестко регламентировала, что тебе надо читать, а что не надо. Поэтому, скажем, Мопассан был для нас под запретом. Да я и не подозревал тогда о существовании такого писателя.

А по окончании школы поступил на исторический факультет, и уже на первом курсе выбрал специализацию по Франции, чем немало удивил кафедру. Представьте: является первокурсник и заявляет, что хочет заниматься современной Францией, в то время как специализация в университете начиналась только с третьего курса. На кафедре, конечно, изумились, но все-таки пошли мне навстречу. Я работал по избранной теме все годы учебы, и подготовил диплом, посвященный франко-западногерманским отношениям в период Пятой республики, когда у власти во Франции находился генерал де Голль.

Кстати, в студенческие годы мне посчастливилось своими глазами увидеть де Голля, который летом 1966 года приезжал в Москву с официальным визитом. Я оказался среди многотысячной толпы на площади перед Моссоветом, с балкона которого выступал генерал де Голль. Помню, шел проливной дождь, но народ, заполнивший всю проезжую часть улицы Горького (Тверскую), не расходился и громко приветствовал президента Франции. Автотранспорт и троллейбусы остановились, По-моему, это был единственный случай самоорганизации москвичей, когда райкомы партии никого насильно не сгоняли на мероприятие. Люди сами пришли. Огромная толпа стояла под дождем все время, пока выступал де Голль.

– Он тоже под дождем стоял? Над ним держали зонтик?

– У него был рост под два метра, поэтому – да, сопровождающие пытались все время подпрыгивать и поднимать над ним зонтик, но не очень получалось. Хорошо помню его последние слова: «Да здравствует вечная Россия и вечная Франция!» Это был 1966-й год, мне было 20 лет, и я, конечно, остался под большим впечатлением от того, что увидел великого человека, так непохожего на наших тогдашних бесцветных вождей.

Потом – Институт мировой экономики международных отношений Академии наук СССР, аспирантура, кандидатская на тему: «Политика Франции в Юго-Восточной Азии после 1954 года». Это когда Франция лишилась своих колониальных владений – Вьетнама, Камбоджи и Лаоса. Затем – работа в течение 20 лет в ИМЭМО, а в 87-м году я перешел в Институт всеобщей истории. Хотя в ИМЭМО, по-прежнему, остаюсь на полставки.

– Ведь он сейчас носит имя Примакова?

– Да, Евгений Максимович семь лет был у нас заместителем директора, а позже, уже в середине 80-х, вернулся директором Института.

Почему я перешел к изучению истории российско-французских отношений?

Все началось в 1989 году, когда, став «выездным», я оказался на франкосоветском коллоквиуме, посвященном двухсотлетию Французской революции. Тема коллоквиума – «Якобинство и большевизм». Мне поручили вести одно из заседаний. Теперь это называется модератор.

После окончания заседания ко мне подошел на фуршете, или, как говорят французы, на «бюффе», некий месье и представился сотрудником французского издательства, которое хотело бы заказать мне книгу или перевод уже имеющейся у меня работы. В то время у меня была готовая книга «Генерал Лафайет». Именно ее я и предложил. Издатель поморщился и сказал: «Вы знаете, месье, Французская революция у нас изучена вплоть до самого нижнего уровня – до департаментов, городов и сельских коммун. Поэтому, вряд ли вы сможете сказать здесь что-то новое».

Меня эта мысль поразила. Мы ведь жили в закрытом государстве, на периферии мировой исторической науки. Редко кого из нас выпускали за границу, чтобы поработать в зарубежных архивах и библиотеках. Более того, нас обязывали вести непримиримую идейную борьбу с «буржуазной» историографией, которая, понятное дело, все извращает и фальсифицирует. Свою скромную миссию мы тогда видели исключительно в историческом просвещении собственных граждан, особенно молодежи. Но то, что мне сказал месье Бонжини – так звали издателя – запало в душу. Я подумал – а зачем я вообще занимаюсь исследованиями, если они имеют столь ограниченную степень научной ценности? Как дальше жить, как работать?

И, по здравом размышлении, пришел к выводу, что надо заниматься исследованиями на стыке истории России и Франции, где уж точно можно найти и сказать что-то новое, свое. Так я и занялся изучением истории российско-французских отношений.

В те годы (1980-е) можно было достаточно свободно работать, скажем, в архиве Министерства иностранных дел СССР досоветского периода. Теперь он называется Архив внешней политики Российской империи. В принципе, там можно было получить все нужные материалы. Я читал донесения русских послов из Парижа, но мне не с чем было их сопоставить. Получалась односторонняя, во многом искаженная картина.

К счастью, уже при Горбачеве мы постепенно стали выезжать за границу и работать во французских архивах. Это, конечно, был прорыв. Мы, историки-международники, получили, наконец, возможность смотреть на объект своего исследования с двух сторон. Можно сказать, что как исследователь, работающий с первоисточниками, я состоялся именно в начале 1990-х, хотя за спиной было двадцать лет работы с печатными изданиями – французской периодикой, статистикой, парламентскими дебатами, мемуарной и научной литературой. Теперь же у меня появилась возможность поисков и сопоставления российских и французских архивных документов.