Избранное. Том 1
Шрифт:
— Лиля... опять едет? — запинаясь, спросила бабушка, ни к кому не обращаясь.
— Конечно, мама!
— А-а! В театр, значит, так и не вернешься? Забыла, что ты артистка.
— Лиля давно уже окончила геологический факультет и приобрела специальность геолога,— напомнил папа.
— Значит, с театром покончено навсегда? Я тебя спрашиваю, Лиля!
— Не знаю,— сказала мама.— Но в э т у экспедицию я поеду во что бы то ни стало.
— Не знаю? — удивился отец и пристально посмотрел на маму.
Она неохотно ела суп. Тень от длинных, темных
— Значит, скрыла талант в земле — и вот тебе твое? Возвращаю? — с негодованием произнесла бабушка.
Мама промолчала, даже глаз не подняла, может, потому, что отец все смотрел на нее, но бабушка была не таковская, чтобы промолчать.
— К таланту у тебя еще есть красота и молодость — пока есть... Ты еще убедишься в том, как это помогает артисту. Морозы, усталость, дым костра состарят тебя преждевременно. Из каждой экспедиции ты будешь возвращаться все более подурневшей и постаревшей. Ты уже выглядишь старше своих лет.
— Спасибо,— натянуто рассмеялась мама.
— Настанет момент, когда искусство позовет тебя непреодолимо. Не будет ли поздно? Еще потерять год...
— Экспедиция рассчитана на два года,— невозмутимо заметил отец.
— О! — Бабушка не могла больше есть и ушла в свою комнату.
Я невольно подумал, что отец мог сказать это и после обеда, чтобы дать нам всем спокойно поесть. Я тоже здорово расстроился. Мне было жаль расставаться с родителями на целых два года. Единственное утешение, что меня никто не будет муштровать. Снова буду спать в теплой комнате, делать что захочу.
Отец словно прочитал мои мысли.
— Тебе не хочется расставаться с мамой? — спросил он, с любопытством разглядывая меня.
— Еще бы! На целых два года... с вами обоими не хочется расставаться.
— Так за чем дело стало? Саша Черский как раз в твоем возрасте принял участие в экспедиции отца. А когда сам Черский умер, Саша фактически довел экспедицию до конца. Мать была убита горем, больна, проводники-якуты неграмотны.
Я еще не понял папу, но сердце тревожно заколотилось, щекам вдруг стало холодно. Должно быть, я сильно побледнел.
— Можешь ехать с нами,— сказал отец,— если ты только... не трусишка и не слизняк.
— Я?
— Да, ты... Учти, что редкому мальчишке твоего возраста выпадает такой шанс. Но понадобятся мужество, выносливость и многие другие качества. Одно дело читать Джека Лондона, другое дело — самому встретиться с Севером с глазу на глаз.
У меня, что называется, голова пошла кругом. Мама как-то странно смотрела на меня: не то грустно, не то довольно.
— На два года... А как же школа? — воскликнул я. Отец усмехнулся.
— Ты с мамой вылетишь самолетом сразу по окончании занятий. Приналяг пока, чтобы закончить отлично шестой класс. А за седьмой мы тебя подготовим — потом сдашь экстерном. Я уже переговорил с директором школы.
— А бабушка? Разве можно ее оставить одну?
— Мы не оставим ее одну,— пояснила мама.— Пригласим к ней кого-нибудь на эти два года.
— Но каково ей будет расстаться еще и со мной?
— Если так рассуждать, то никто не поехал бы на целину. Не были бы выстроены Комсомольск-на-Амуре, Магнитка, Братск. У каждого почти есть бабушки и тетушки! — сурово и язвительно отчитал меня отец.
Он встал из-за стола и, выпрямившись, смотрел на меня с высоты своего огромного роста. Каким маленьким и тщедушным почувствовал я себя!
— Может быть, ты боишься? — в упор спросил отец. Серые глаза его сверкнули, как лед на солнце.
— Я не трус! — закричал я хрипло, горло перехватило. Сердце застучало, как будто я пробежал дистанцию на тысячу метров. О, как я боялся этого Севера, моих ночных кошмаров, которые грозили стать явью!..
— Это хорошо, что ты не трус! — хладнокровно произнес отец и, повернувшись по-военному, ушел к себе в кабинет.
Мама быстро наклонилась ко мне и прижалась щекой к моей щеке:
— Коленька, разве ты не хочешь ехать со мной в экспедицию? Самым тяжелым все эти годы было расставаться с тобой...
— Правда, мама? — обрадовался я.
— Я так рада, что мы будем вместе! А за бабушку не беспокойся — что-нибудь придумаем. Екатерина Алексеевна выходит как раз на пенсию и будет рада пожить два года на всем готовом, да еще вместе с закадычной подругой... Коленька!
— Что, мама?
— А Севера ты не бойся. Не так страшен черт, как его малюют. Понимаешь? Север, Коленька, прекрасен!.. Ну, ты увидишь... А сейчас я пойду подготовлю бабушку. Посуду уберу потом.
Посуду, как всегда, убрала бабушка... когда немного опомнилась от «известия». Мне было так жаль бабушку, что просто сердце щемило. И я совсем не верил, что Север прекрасен.
Я прошел в свою угловую комнату, там было холодно, как в погребе. Я с треском захлопнул окно. Сколько можно меня закалять? Еще намерзнусь. Тщательно заперев раму, я сел возле батареи.
Я понял, что такое предложение — принять участие в полярной экспедиции на таинственное плато — осчастливило бы добрую половину нашей школы, любой школы! Во второй, недоброй половине, очевидно, были бы девчонки, трусы и больные, вроде Валерки, у которого костный туберкулез и он вечно хныкает, что не сможет быть моряком, летчиком или полярным исследователем. Если бы наши ребята узнали про мои мучения, как бы они презирали меня... Я чувствовал себя бесконечно униженным. Страдания мои были такого сорта, что в них было совестно признаться.
Может, я действительно трус? В школе меня никто не считал трусом. Я мог дать сдачи любому задире, даже старшекласснику. Обученный отцом лазить по веревке, я однажды притащил веревку в класс и, к великому восхищению ребят, привязал ее в большую перемену к парте и спустился с пятого этажа на тротуар. Было много разговоров по этому поводу. Меня вызывали в учительскую и хотели закатить тройку в четверти за поведение. Отстоял наш физик Иван Иванович. Нажаловались папе, но тот только расхохотался. Он-то был доволен плодами своих рук.