Избранное. В 2-х томах. Том 2
Шрифт:
«Карий, Карий, какой же ты дурак!» – с горечью подумал Шурка.
Под локтем оказалась какая-то кучка травы, он подмял ее под себя, стало удобнее. Боли почти не было, только жгло ушибленный локоть, где слезла кожа, и саднило в пояснице, но терпимо. Он повернулся на спину. Широко распахнувшись, на него смотрело небо. Звезды, крупные и мелкие, рассыпавшись во все стороны, светились ясно. Под этим бездонным взглядом он не почувствовал себя маленьким и убогим, а принял чистый теплый взгляд и удивился тому, как стало ему вдруг спокойно, а возросшая уверенность в себе уже толкала его что-то делать энергичное и нужное.
«Неужели там, над нами, действительно кто-то есть, раз так происходит все во мне, но о чем никому не расскажешь?..»
Шурка лежал под открытым небом. Большая Медведица, чудно наклонив свой ковш, висела как на большом гвозде.
Он почувствовал, как сильно всех любит: маму, бабушку, деда… обоих своих отцов, который есть и которого он никогда не видел, вообще все вокруг.
Замелькали летучие мыши. Пролетела, таинственно прошелестев крыльями, сова.
«Танцы кончатся, ребята направятся домой, может, кто пойдет задами и меня заметят».
В куче бревен, когда он заглянул за большой березовый комель, замерцало расплывчатое пятно. «Гнилушки светятся», – отметил про себя Шурка. Он знал, что как ни пробуй гнилушку на ладони, в кулаке, она светит, но не греет. Но сейчас ему казалось, что это светлое пятно из гнилушек, так же как и далекие звезды, гонит к нему теплый и ласковый поток. Шурка еще больше успокоился. Он вспомнил, как однажды бабушка Груня сказала ему: «Все мы под Богом ходим. За твоей спиной ангел большекрылый. Если ты будешь стараться делать добрые дела, он тебя не оставит в беде. Он твоя опора».
Шурка тогда не удивился словам бабушки. Он и вправду иногда очень сильно чувствовал огромную добрую силу, идущую издалека к нему. Чаще всего это случалось, когда он был один под открытым небом: в поле, в небольшом лесу, на Самарке у воды. Но это шло, как ему казалось, не от неба, это было земное. Сила шла, как он однажды подумал и удивился своей догадке, – от отца Станислава, из его далекого далека. Свет поддержки и надежды шел незримо, но властно и побеждающе. Он так себя заставил думать или это так оно и было – уже нельзя определить. Но это не был самообман. Может быть, это – врожденная жажда жизни? Ему сейчас показалось, что этот луч поддержки накрепко соединяет его с отцом. «Но ведь земля круглая, значит луч от Варшавы до Утевки, до меня, должен быть в виде дуги, – подумал он и спохватился. – Почему я думаю так, это же, наверное, бред у меня начался, и я теряю сознание. Так ведь не думают».
Музыка прекратилась. Через некоторое время послышались громкие голоса на улице, но все проходили мимо. По задам никто не шел. Кричать, звать о помощи Шурке было стыдно и он, перевалившись через левый бок на живот, пополз. Оставалось до дома метров тридцать, когда впереди замелькал слабый огонек. «Кто-то с фонариком идет», – догадался Шурка.
– Эй, – негромко позвал он.
Невысокого роста человек остановился.
– Кто там?
Перед Шуркой стоял Мишка Лашманкин, его давний неприятель.
– Коваль, что с тобой? Ты пьяный, что ли, – хохотнул было Мишка.
– С ногами что-то.
Лашманкин подошел ближе.
– Ты же весь в пыли, ты что?
– Говорю: ноги отнялись.
Мишка перевернул Шурку на спину, взял под мышки и подтянул к плетню.
– Ты как на задах в эту пору оказался? – спросил Шурка.
– Да это, лампочка увеличителя перегорела. Мы с братаном фотки печатаем, ну я бегал к дядьке, на обратном пути, дай думаю, срежу путь. Я попробую тебя понести. Вот шалыга какая!
Кое-как приподняв Шурку у плетня, он подлез под него и, взвалив на спину, покачиваясь понес.
– Меня давай в наш сарай.
– Ты что, а мать, она заругает же тебя.
– Да нет, – проговорил Шурка, – она думает, что я у деда.
– А может, в больницу?
– Не надо, днем так же было, потом отпустило. Отосплюсь – все пройдет.
– Эх ты, а вдруг нет? – засомневался Мишка.
– Давай в сарай!
Когда Шурка улегся на спину на кучке свежей травы, он сказал:
– Мать встанет корову сгонять в стадо в четыре утра, она меня и обнаружит. Если все нормально, то – порядок. Если не обнаружит, ты придешь в шесть часов ко мне. Проснешься?
– Проснусь, – заверил Мишка.
Шурка спал глубоко, без сновидений и проснулся в восемь часов.
Едва открыл глаза, увидел Мишку сидящим около на старом тазике.
– Ты чего сидишь?
– Будить тебя жалко.
Шурка поднялся и, как будто ничего не было, спокойно прошелся.
– Молодец, – обрадовался Мишка, – а то я вчера испугался.
– Я тоже, – признался Шурка.
У Лопушного озера
– Завтра Жданку не гоняй в стадо, – сказал вечером Катерине Василий, – поедем в Угол косить траву.
– Ладно, – покорно согласилась мать Шурки.
Она уже поняла: спорить бесполезно. Прошел месяц после того, первого разговора, когда было решено делать упряжь для коровы. И вот все готово: легонькая рыдванка с железными колесами, с проволочными реденькими ребрами вместо деревянных, стоит посреди двора. Готова и шорка вместо хомута, легкая оброть и все остальное.
Отец вывел с денника Жданку и стал подводить ее к рыдвану, корова долго не понимала, что от нее хотят, смотрела своими большими темными красивыми глазами и недоумевала.
Наконец-то шорка на шее, тонкая самодельная веревка вместо вожжей привязана.
– Ну-ка, Шурка, отворяй ворота.
И уж было совсем все пошло как надо, да мать Шурки немного подпортила момент:
– Вась, а если она обидится и перестанет молоко давать?
– А куда она денется?
– Ну пропадет молоко, так бывает!
– Опять ты за свое!
Катерина отошла в сторону. Потом вновь приблизилась и виновато попросила:
– Вась, ты на нее не кричи, ладно, если что не так.