Избранное
Шрифт:
— Дон-Кихот, — усмехнулся мой собеседник, — наполнил чердак иллюзиями. Я же толкую о том, что вы или я, не пошевельнув пальцем, лишь воспринимая сигналы, будем обладать реальным миром. — И с истинно королевским величием откинулся на вагонном диване. Он ударил голосом по «реальному миру», но я переставил в уме логическое ударение на «обладать». И колеса поезда, тотчас подхватив эту перестановку, стали выстукивать: о-бла-дать, о-бла-дать, о-бла-дать…
Его тянет, думал я, к тому фантастическому обладанию миром, сама мечта о котором стала возможной лишь в нашу эпоху. Чудеса
Австралийский песок для него то же самое, что драгоценная пепельница…
Обрисованная им фантастическая келья, как и сегодняшний телевизор, в сущности, не больше, чем инструмент — инструмент, увеличивающий человеческие возможности. Только они (ведь чего нет, то и не увеличишь) сообщают смысл новой волшебной технике, и только ими — в нарастающей степени — должен отвечать человек на ее появление, как ответил на рождение и развитие техники книгопечатания «Человеческой комедией» и «Войной и миром». Читая Маркса, осознаешь, что мучающая нас «тайна общения» расшифровывается точным пониманием того, что же такое подлинное богатство. «Чем иным является богатство, — пишет он, — как не выявлением творческих возможностей человека?»
Кстати, Маркс говорил о книгах: «мои рабы» — и обращался с ними — с книгами даже! — как со слугами, верными слугами человека. Не заслуживают ли этого в гораздо большей мере телевизор, радиотранзистор, магнитофон? Не пора ли начать говорить им «ты»? Они волшебны лишь постольку, поскольку выражают истинное богатство — мир человека.
После этих раздумий захотелось мне повторить эксперимент: опять, не позвонив, поехать вечером к старому университетскому товарищу. Быть может, я сам виноват в том, что в тот раз не вышло общения: не в меру обеспокоил милых хозяев нервным стуком, растерянным выражением лица. Вот поднимусь в лифте, позвоню, войду буднично-оживленно… Но повторить эксперимент в реальной действительности у меня, увы, недостало духу, и я удовольствовался тем, что поставил его мысленно…
— Начинаю верить в телепатию! — шумно обрадовался, завидев меня, хозяин дома. — Да заходи же, черт! Именно ты и нужен.
Выбежала жена, и они подхватили меня с обеих сторон, быстро ввели в комнату, энергично подтолкнули к столу, на котором была широко, как скатерть, расстелена карта автомобильных дорог европейской части страны.
— Вот, — начал муж, не теряя дорогих секунд на посторонние разговоры, — уточняем подробности летнего путешествия. — Его палец ловко заскользил по извилистой линии, соединяющей Москву с Черным морем. — Требуется твоя консультация о мотелях. Основные критерии: хороший ужин и отдельная комната. Далее…
— Ты забыл, — остановил я его, — у меня нет машины, я ни разу в жизни не ночевал в мотелях.
— У него нет машины!.. — завистливо застонала жена.
— Любимец богов! — с сумрачной сосредоточенностью рассматривал меня муж. — Тебе легко наслаждаться жизнью. Ты избавлен от забот о покрышках…
— О покраске, — подсказала супруга.
— Но зато, — улыбнулся муж, поглаживая нежно, как живое существо, карту автомобильных дорог, — не обладая колесами, ты лишь можешь помахать нам рукой вослед.
И я, хотя эксперимент и не удался, честно поднял руку, помахал им вослед и не ушел до тех пор, пока за дальним поворотом шоссе не скрылся их «Москвич». Отмерив в уме месяц, я мысленно опять поднялся в лифте, позвонил.
На этот раз отворила жена: извинилась, что занята по хозяйству, убежала в кухню. Мой товарищ покоился в кресле, в уютном полусвете торшера. Он читал научно-популярный журнал и обратился ко мне с милой непосредственностью, будто я минуту назад вышел в коридор покурить и вот вернулся.
— Послушай: интереснейшая информация. О дельфинах. Их посадили в отдельные бассейны, и, поверишь ли, не видя друг друга, они беседовали по телефону. Магнитофонная запись подтвердила точное чередование вопросов и ответов.
— Действительно… — вежливо удивился я.
— А тебе известно, надеюсь, что доктор Лилли научил любимого дельфина повторять за ним английские слова? Но, очевидно, — не дал он мне ответить, — общение человека с дельфином будет достигнуто не на этом пути. Не они овладевают нашим, а мы овладеем их языком. И вот, — рассмеялся он, — вообрази: я разговариваю с дельфином!
— О чем ты будешь разговаривать с дельфином? — посмотрел я сочувственно в его оживленное лицо. — С дельфином о чем ты будешь разговаривать, если тебе даже со мной не о чем говорить?
— Позволь… — обиделся он. — Обладая ценной научной информацией…
Не позволю. Стоп! Эксперимент опять не удался.
Уходя, я думал на лестнице: нет дня и часа, чтобы о дельфинах не писали, не рассказывали по радио, не повествовали на кино и телеэкранах: вот и стал он для хозяина дома большей реальностью, чем я. Вопрос века — общение дельфинов между собой.
Я обернулся и заметил, что оставил дверь полураскрытой; меня потянуло вернуться, совершить последнюю попытку эксперимента. Теперь не надо было ни стучать, ни трезвонить — это облегчало мою задачу.
В передней я услышал рояль.
Давний мой товарищ сидел у телевизора, передавали концерт из консерватории; экран листал руки, лицо пианиста, портреты композиторов, люстру.
Он и не удивился и не обрадовался мне: жестом, поднеся пальцы к губам, осведомился, хочу ли курить; я отрицательно покачал головой, сел рядом. Когда пианист кончил пьесу, рука моего товарища потянулась выключить телевизор, но я задержал ее в воздухе.
— Не надо. Я же помню…
— Да, — улыбнулся он. — Я тоже об этом сейчас думал. Ты не забыл и то, почему мы любили второй, а не первый амфитеатр?
— На втором, — ответил я, — были чище ступени, что и при великой любви к Шопену играло не последнюю роль для наших студенческих штанов. Но только ты не об этом думал сейчас…
— Угадал. Первый раз за многие годы я думал о том, что так волновало меня тогда. Поразительно изменился мир с тех пор, когда при свете свечей, под стук карет была написана эта музыка. Подумай: ходили дилижансы, было огромным событием получить письмо.