Избранное
Шрифт:
Паула. Да, но нам нужны были деньги.
Кандида. Пусть забирает свои деньги и убирается куда угодно. И немедленно! Он сейчас же должен покинуть наш дом!
Тони выходит из комнаты в пиджаке и шляпе. Сейчас он задумчив и выглядит менее решительным. Сестры замирают, их лица принимают самое холодное выражение.
(Стучит по столу.)Мистер Хавиер, будьте любезны подойти сюда. Нам нужно сказать вам кое-что.
Тони (подходит, виновато прикладывая пальцы к шляпе).Да, я понимаю. Мне тоже
Кандида. Вы не можете сказать ничего такого, что представляло бы для нас интерес!
Тони. Послушайте, если человек попросит помочь ему спасти душу, вы откажете?
Кандида. Какая чепуха!
Паула. С какой стати кто-то будет просить нас помочь спасти чью-то душу?
Кандида. Кто мы такие — господь бог?
Тони. Вы обе очень добры.
Кандида. Довольно с нас вашей лести, мистер Хавиер… Паула. С нас обеих!
Кандида. И вашей лжи!
Тони. Так вы отказываетесь?
Паула. Мы отказываемся от вашей лести и вашей нескончаемой лжи!
Тони. Но послушайте, я вовсе не льщу вам и не обманываю вас! Пожалуйста, поверьте мне! Этот дом — мое спасение! Это единственное место в мире, где мне хочется быть добродетельным, где я пытался стать добродетельным. Да, вы улыбаетесь, вы мне не верите. О, я это заслужил! Я знаю, что я плохой, знаю, что безнравственный, но ведь в этом-то и дело! Я знаю, каков я. Разве это не начало спасения?
Кандида. Так вы признаете свою безнравственность?
Тони. И стыжусь ее.
Паула. Тогда почему же вы не остановитесь? Почему вы продолжаете творить зло?
Тони (пожимая плечами).Укоренившаяся привычка.
Паула. И вы творите его здесь, в доме, который вы называете вашим спасением!
Тони. Иногда я чувствую такое отвращение!
Кандида. К этому дому?
Тони. К самому себе.
Паула. Вы чувствуете отвращение к самому себе — и оскверняете наш дом!
Тони. Да… Помните, как я пришел сюда в первый раз? О, тогда я был в положении хуже некуда! Только что потерял работу, в придачу меня вышвырнули из ночлежки, где я обитал. За драку. И пришел сюда. Увидел объявление на двери и решил, что здесь еще одна обычная для Интрамуроса ночлежка. Но когда поднимался по лестнице, вдруг почувствовал, что наконец-то возвращаюсь домой. Здесь было так чисто, так покойно. Это дом, которого у меня никогда не было, которого никто не мог мне дать. Да, я был пьян, пил целую неделю — и мне было так стыдно стоять здесь в нечищеных туфлях, в грязной одежде. А вы знаете, что я сделал? Плюнул на пол! Ну как, понимаете?
Кандида (холодно).Нет.
Тони. Ну конечно, нет! Как вы можете понять? Вы родились в этом доме, выросли в этом доме! А знаете, где родился я? Знаете, где я рос? Так слушайте же: когда вы в чистеньких платьицах ходили в школу при монастыре, я бродил по улицам — мальчишка в тряпье, вечно грязный, вечно голодный. И знаете, где я добывал себе пропитание? В помойных ящиках!
Паула (падает в кресло).Не может быть!
Тони. Может!
Кандида (тоже опускается на софу).Мы знаем — у вас была трудная жизнь…
Тони. Ничего вы не знаете! (Нахмурившись, задумывается. Потом задумчивость сменяется деланной улыбкой.)Но нет, я ни о чем не плачу! Я никогда не плачу! Да и не так уж мне было трудно! Я всегда был силен и вынослив, я умен и быстро все усваиваю. Кроме того, я, если хотите, недурен собой, у меня есть обаяние. Слегка, черт побери, отдает тщеславием, но это правда! Я еще мальчишкой умел очаровывать. Меня всегда выделяли, мне многое прощали. В том числе и вовсе не плохие люди, люди из общества. И уж если быть честным до конца, то должен признать: когда они узнавали меня поближе, то тут же бросали меня, словно я был раскаленный камень у них в руках! Ну и черт с ними — всегда ведь находился кто-нибудь другой и привечал меня. Я неотразим! Все, что мне нужно, это улыбнуться и выглядеть пожалостнее: знаете, очень молод, очень смел, но в беде. На это все клюют. Да, я пользовался своим обаянием кое-чего достиг, и даже немалого! Мне еще не было двадцати, а я уже побывал в Америке.
Паула (восхищенно).В Америке!
Тони (раздувая грудь).Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Чикаго, Новый Орлеан, Мехико, Гавана и Нью-Йорк!
Паула. Просто изумительно!
Кандида (тоже под впечатлением).Как вам это удалось?
Тони. О, стареющая американская чета приметила меня и взяла с собой. Они по мне с ума сходили. Говорили, что похож на пророка Самуила во младенчестве.
Кандида. Это было славное время?
Тони. Еще бы! Лучшая пора моей жизни. А потом они меня бросили. И пришлось мне, видит бог, вкалывать. Но это ерунда. Это было продолжением обучения. Я занимался самообразованием — и вечно убегал из дома. Я всю жизнь бежал из своего дома, бежал как можно дальше. Но даже Америка была недостаточно далеко. (Задумчиво оглядывает комнату.)Нет, кроме шуток, дальше всего от моего детства — этот дом. Этот дом и пианино, хоть какое-нибудь пианино… (Задумчивость опять сменяется бравадой.)Но, конечно, вы, милые леди, всегда можете сказать, что я так и не ушел из дома. По-вашему, я все еще уголовник, все еще отребье, я все еще в трущобах Тондо! (Резко поворачивается к Портрету.)Видите, как смотрит на меня ваш отец! И еще удивляетесь, почему я вытворяю такие штуки!
Кандида. Назло нам?
Тони. Назло этому дому и всему, что в нем!
Кандида. При том, что этот дом — ваше спасение!
Паула. Так вы его любите или ненавидите? У вас каждую минуту что-то новое. Как мы можем знать, когда вам верить? Как мы можем знать, когда вы серьезны, а когда нет?
Тони (вдруг снова улыбается).Как? Да я и сам этого не знаю!
Кандида. Паула, это все то же самое. Он просто смеется над нами.