Избранное
Шрифт:
И здесь же, рядом — необычайно яркая картина современных Филиппин: жуликоватые церковники и искренне верующие, беспринципные политиканы и люди, болеющие за свою страну, суеверные приверженцы местных культов и радикально настроенная молодежь. Все это обрисовано с большим мастерством в ходе развертывания хитроумной фабулы, поисков ответа на вопрос: кто же убил Нениту Куген? Она так и не появляется на страницах романа, но по тому, что говорят о ней другие, мы видим: отдаленно она напоминает Конни из первого романа. В конце тайна раскрыта — и в то же время не раскрыта, ибо все может быть истолковано по-иному.
Романом «Пещера и тени» автор подтвердил свою репутацию романиста, хотя критика и спорила: этот второй роман — он выдающийся или просто добротный? Но Хоакин известен на Филиппинах
Носители американизированного нового не прочь подтрунить над собой, особенно разбитные журналисты — в зависимости от моды они выступают то как поборники «высочайшего искусства», то как борцы за дело пролетариата, не отправившиеся, однако, на поля гражданской войны в Испании, но с удовольствием посещавшие конгрессы писателей в Нью-Йорке.
А главный герой пьесы так и не появляется на сцене, хотя все время речь идет о нем (ему же посвящено и заглавие пьесы, перекликающееся с названием романа Джойса «Портрет художника в молодости»). Дон Лоренсо Марасиган не прощает дочерям минутной слабости: они возжелали материального благополучия, которое одно ценится в грядущем — уже пришедшем — мире, мире погони за успехом. Он дарит им картину и тем ставит перед ними почти загадку сфинкса. На холсте изображен он сам в молодости, выносящий себя же, но уже старика, из горящей Трои. Так что же это значит? Что молодость спасает старость? Что никто не спасет художника — только он сам? А горящая Троя — это рушащийся мир благородства и чести? Однозначных ответов на эти вопросы нет. Да и самой картины нет в пьесе, она — на воображаемой стене, отделяющей сцену от зрительного зала.
Биографические данные о Хоакине на редкость скудны для писателя его популярности: он неохотно говорит о себе, избегает давать интервью. Все, что известно о его жизни, может уложиться в несколько строк. Родился в 1917 году в Маниле. Его отец участвовал в революции, не смирился с приходом новых захватчиков — отсюда проникновенное описание Хоакином мира угасавших участников борьбы.
Формальное образование Хоакина ограничивается средней школой. Писать начал в 1937 году, первые произведения привлекли внимание читателей, но все же не выдвинули его в ряды ведущих писателей. Во время войны он выступал как поэт, эссеист, рассказчик и переводчик на английский язык произведений национального героя Филиппин Хосе Рисаля, писавшего на испанском языке. После войны доминиканский орден предоставил ему стипендию в колледже св. Альберта в Гонконге, где он учился два года — отсюда «католический реквизит» многих его произведений. Но скоро он понял, что карьера священника его не привлекает, и променял сутану на перо.
Вернувшись в Манилу, Хоакин начал сотрудничать во многих периодических изданиях страны и в конце концов прочно обосновался в журнале «Филиппинз фри пресс». Почти каждую неделю на страницах журнала появлялись его статьи, по мнению многих самые передовые и самые глубокие по анализу. Статьи были подписаны псевдонимом Кихано де Манила, представляющим анаграмму его фамилии (Кихано — Хоакин) и в то же время полным глубокого смысла, особенно для испаноязычного мира: Алонсо Кихано Добрый — одно из имен Дон Кихота.
В 1952 году он издал свои рассказы и стихотворения отдельным сборником под названием «Проза и поэзия», включив туда и пьесу «Портрет художника-филиппинца». Критика сразу же оценила эту книгу как самое значительное явление в англоязычной литературе Филиппин за пятьдесят лет. Хоакин становится ведущим писателем и продолжает много работать, публикуя новые рассказы, эссе, пьесы, но основное внимание уделяя журналистике. За ним закрепляется слава первого писателя Филиппин. Он становится лауреатом практически всех существующих в стране литературных премий, а в 1976 году ему присваивают высшее для филиппинских деятелей культуры звание — народного художника. Его широко издают за рубежом, прежде всего в англоязычных странах. Филиппины и филиппинцы многого ждут от находящегося в расцвете творческих сил Никомедеса Маркеса Хоакина.
И. Подберезский
ЖЕНЩИНА, ПОТЕРЯВШАЯ СЕБЯ
РОМАН
NICK JOAQUIN
The Woman who had two Navels Manila, 1961
Перевод И. Подберезского ГЛАВА ПЕРВАЯ ПАКО Когда она сказала, что у нее два пупка, он сразу поверил — так она была серьезна и такое отчаяние звучало в ее голосе, а кроме того, какой смысл возводить на себя подобную напраслину, спрашивал он себя, пока она допытывалась, не может ли он помочь ей, не может ли он придумать «что-нибудь хирургическое», какую-нибудь операцию. — Но я всего лишь ветеринар и занимаюсь лошадьми, — сказал он извиняющимся тоном, на что она ответила: что ж, если он умеет лечить лошадей… и опять настойчиво повторила, что это крайне необходимо, что вся ее жизнь зависит от этого… Он спросил, сколько ей лет, и отметил, что, отвечая на этот вопрос, она впервые с тех пор, как вошла в кабинет, старалась не смотреть на него, и он специально надел очки, чтобы разглядеть ее получше: его интересовало, не сбросит ли она несколько лет, но она уверенно заявила, что ей тридцать, а на ее лицо, вполне соответствовавшее стандартным представлениям о красоте, налагали отпечаток лишь переживания последних часов, но никак не лет. — А разве возраст имеет какое-нибудь значение? — испуганно спросила она. — Вы замужем?.. — продолжал он, не ответив на ее вопрос. Она кивнула и сняла перчатку с левой руки — кольцо на безымянном пальце почти сливалось с золотистой кожей. — …И дети есть? — Нет. — В ее голосе снова зазвучала настороженность. — Но я недавно замужем, — быстро сказала она и добавила с вызовом. — Собственно говоря, я вышла замуж сегодня утром. Он смутился, и смущение отразилось на его лице, но она, не обратив на это внимания, принялась рассказывать о своей жизни. — Когда я была маленькой, я думала, что у всех людей два пупка… Ну, конечно, выулыбаетесь, вам ни разу в жизни не приходилось попадать в положение, когда надо что-то таить от других. Вы, несомненно, были послушным мальчиком — ведь верно, доктор? — и вас любили, оберегали… Это сразу видно. Вы всегда жили в мире, в котором у людей столько пупков, сколько положено. Я тоже жила в этом мире, но очень недолго, только в раннем детстве, и уже в пять лет стала Евой, вкусившей плод от древа познания. Вот тогда-то я все и выяснила.