Избранное
Шрифт:
— Ложись спать! Утром-то на службу.
— Да, утром на службу, — словно эхо повторил он.
— Вот и ложись.
— Иди спать, мама. Я сейчас лягу.
Мать молча глядела на сына. Он не двигался с места. Даже не заметил, как она со вздохом ушла.
Он думал, думал… Но мысли сплелись в клубок, который никак нельзя было распутать. Голова будто свинцом налилась. В полном изнеможении он повалился на кровать и, не погасив света, не укрывшись, забылся тревожным сном.
2
Всю ночь его мучили кошмары.
Они с женой живут в тихом городке, живут безрадостно, часто ссорятся, буквально из-за каждого пустяка.
Вдруг раздается страшный грохот, будто пол уходит из-под ног. «Что случилось?» — кричит он, опомнившись. Жена стоит у двери, молчит. Сын уже не плачет. «Пойду узнаю». Он направляется к выходу. «Погоди. Пойдем вместе. Вместе лучше». Жена больше не сердится, она как-то сникла, подходит к нему, умоляюще смотрит. Он останавливается. Глядит с досадой на разбитую посуду, разбросанную на полу еду, ждет, когда жена объяснит наконец свой поступок. Она продолжает молчать. Один за другим доносятся два орудийных залпа, и снова тишина. Сын опять начинает плакать, вскрикивает жена. «Это враг! Мама!..» Он в страхе бросается к лестнице. «Сюань, ты куда?» — «Хочу найти мать». Не оглядываясь, он мчится вниз. Жена и сын за ним. «Не уходи! Умирать — так вместе!» — истерически кричит жена. «Я не могу бросить мать. Что будет с ней, если с нами что-то случится?»
Улица гудит. Люди бегут из города. Тащат детей, узлы, ведут стариков. Южный край неба весь черный от дыма. Рвутся бомбы. На каждом шагу подстерегает опасность. Но мысль о матери гонит из дома. Он сбегает с крыльца, намереваясь пройти через цветник.
«Куда же ты? Неужели оставишь нас? — Жена вцепилась ему в руку. — Возьми нас с собой». — «Я не убегу! Только хочу найти мать». — «Найти! — усмехается жена. — Она что, слепая или без ног? Сама отыщет дорогу!» — «Приведу мать, и все вместе уйдем. Собери пока вещи. Нельзя же уходить без всего». Он вырывает руку.
«Вон твоя мать!» — жена машет в сторону канавы. Действительно, мать стоит у дороги под вьюнками, бегущими вверх по дереву, бледная, растрепанная, на лбу запеклась кровь. Наверняка ищет его. Он громко зовет: «Мама!» Машет рукой, но не может протиснуться сквозь толпу: тут и капля не просочится. Каждый раз его отбрасывает назад. Вдруг кто-то хватает его за плечо. Жена! В руке у нее чемоданчик, рядом стоит сынишка.
«Пойдем, брось ее!» — говорит жена. «Как можно?!» — сердится он. «Тебе что, жизнь не дорога? Я не буду ждать тебя». Голос у нее злой, лицо каменное. «Пусти! Я не могу ее бросить!» — «Хорошо же! Спасай свою драгоценную мамочку! А мы с Сяосюанем пойдем своей дорогой. Только не вини потом в этом меня». В глазах жены недобрые огоньки. Ни разу он не видел ее такой. Даже вздрагивает. Она бросает на него презрительный взгляд и вместе с сыном уходит…
Она должна возвратиться. Нет, он должен ее догнать. Но она уже растворилась в толпе. Его швыряет из стороны в сторону, как на корабле во время качки. Голова горит, он вот-вот потеряет сознание, но продолжает работать локтями…
Он проснулся. Руки все еще были в движении…
3
Когда он открыл глаза, уже рассвело. В доме тихо, дверь в комнату матери открыта. Он успокоился, но сердце билось тревожно. Ночной кошмар вновь встал перед глазами. Ощущение усталости и головокружения не проходило. Он лежал неподвижно, бездумно, медленно переводя взгляд с предмета на предмет, не в силах разграничить сон и явь. Где он? Что с ним? Очень болит голова. С чем он борется? Никак не может понять — он в забытьи. Через мгновение он вскакивает с постели, испуганно озирается, ерошит волосы, в отчаянии восклицает: «Что делать?» Вспоминает события вчерашнего и позавчерашнего дня.
Я виноват. Надо было пойти к ней и все объяснить, попросить прощения. А я поднял шум, и она рассердилась. Зачем я написал это письмо? Почему не сказал ей всю правду? Почему не пошел к ней? Почему?.. Он тут же решил идти к жене.
Возвратилась мать, неся корзинку с овощами, удивилась:
— Уже половина десятого, почему ты не на работе?
Половина десятого? Он забыл, что надо на службу. Уже опоздал больше чем на полчаса.
— Ты еще не умывался? Что-то ты плохо выглядишь. Что-нибудь беспокоит? Возьми выходной. Напишешь записочку, я снесу.
Ему стало не по себе, и он растерянно произнес:
— Ничего, мама, все в порядке. Сейчас пойду. — Он взял тазик и вышел в коридор за водой.
Но как только вернулся, она снова заговорила:
— Хочешь умываться холодной водой? Сейчас же принеси теплую. Я оставила для тебя в котле. Или погоди, я сама. — Она хотела взять у него тазик.
— Я уже умылся, мама, — быстро проговорил он. — Холодная вода освежила голову.
Он бросил полотенце на стул и, оставив в тазике воду, без шапки выбежал из комнаты. Даже зубы забыл почистить, так спешил! Боялся разговора с матерью.
— Непутевый! Поссорился с женой — и голову потерял! — вслед ему крикнула мать. Но он не слышал.
День выдался не холодный и не жаркий, такие дни в этом городе редкость. Куда же идти? Разумеется, к ней. И он направился было к банку, где служила жена, но, пройдя несколько шагов, остановился. Нет, так нельзя, прежде нужно сходить к себе в управление. Прошел еще немного и остановился, подумав, что вычтут из зарплаты. Отпросишься на часок-другой, и то вычитают.
Когда он пришел к себе на службу, книгу учета прихода и ухода сотрудников, будь она проклята, уже убрали, и он молча поднялся на третий этаж. За три с половиной года это было его первое опоздание. Заведующий редакционно-издательским отделом, исполнявший обязанности управляющего, бросил на него удивленный взгляд, но Вэньсюань, занятый исключительно мыслями о жене, этого не заметил.
На его столе, как и накануне, лежала целая груда корректуры, и он занялся своей нудной, однообразной работой. Расплывчатые, еще пахнущие типографской краской иероглифы неизменно вызывали у него отвращение. Он машинально водил взглядом по строчкам, машинально двигал кисточкой, что-то писал. Ни разу не поднял головы. Большие старинные часы пробили десять… затем одиннадцать… двенадцать… Он не запомнил ни одного слова из корректуры, зато отчетливо слышал удары часов, особенно последний, двенадцатый — кончилась первая половина рабочего дня.
Он встал, ничего не соображая — другие уже успели покинуть свои рабочие места, — сложил недочитанные листы корректуры и рукопись, отодвинул в сторону. Прислонился к столу, уставился в окно, выходившее на улицу. Сквозь покрытые пылью стекла ничего не было видно, да он и не старался разглядеть, не мог даже сосредоточиться на одной какой-нибудь мысли, кроме мысли о ней. Он не слышал, когда прозвенел звонок, тем более не думал о том, чтобы спуститься поесть. Остальные о нем, казалось, забыли. Никто не позвал его. Впрочем, никому и в голову не могло прийти, что он остался наверху. Наконец он пришел в себя и спустился в столовую.