Избранное
Шрифт:
Материал, легший в основу пятнадцати рассказов второй группы, можно поделить на четыре подраздела: 1) мой личный опыт и впечатления от известных мне людей и событий; 2) истории, услышанные от других; 3) подражания другим писателям; 4) вымышленные люди и события, вставленные в заранее придуманный сюжет.
Начну с подражаний, ибо к их числу относится лишь рассказ «Косичка», написанный по образцу «Отшельника» Ф. Д. Бересфорда. Читая студентам курс художественной прозы, я перевел эту полную выдумки вещь. Потом она все не выходила у меня из головы, и мне захотелось написать нечто в этом духе. Но сколько я ни старался, оригинальных ходов найти не удалось, так что материал рассказа принадлежит мне, а замысел — другому автору. В первый подраздел входят семь рассказов; один или два из них повествуют о лично мною пережитом, остальные о том, что я наблюдал. Об этом не стоило бы много говорить, если бы не та разносная критика, которой подвергся рассказ «Самопожертвование». В нем изображены действительные люди и события, но каждый из писавших о моих рассказах непременно
Напротив, рассказы, включенные во второй подраздел, получились довольно крепкими, хотя о положенных в их основу событиях я знал лишь понаслышке. Может быть, именно поэтому я был особенно осторожен. Равным образом удались и рассказы из четвертого подраздела, в которых действуют исключительно вымышленные персонажи. Совершенно ясно, что в «Черном и белом Ли», а также в «Железном быке и больной утке» главные герои являются олицетворением двух разных идей. При этом сначала возникали идеи, и только потом их олицетворения. Так что персонажи с самого начала были поставлены в определенные рамки — «их же не прейдеши» — и развивались в заданном направлении; мне думается, что это лучше, чем валить все в одну кучу. Опыт обогащает воображение, а воображение подкрепляет опыт.
В стилистическом отношении эти вещи безыскуснее, нежели романы. Иногда это объясняется неоднократными переделками, иногда необходимостью скорее сдавать рукопись в печать. В первом случае рассказ лишается первоначального огня, во втором — не имеет его с самого начала. А вообще я стараюсь сохранять «общедоступность» и «разговорность». От стиля я прежде всего требую ясности, все остальное может подождать. Если ясность стиля порождена четкостью мысли, она превращается в силу. Но знаю, удалось ли мне достичь ясности и силы стиля, но я к этому стремился.
Теперь настала очередь третьей группы рассказов («Серп луны», «Солнечный свет», «Разящее копье», «Старая трагедия в новое время»). Ко времени их создания мое отношение к рассказам изменилось. Обстоятельства заставляли меня втискивать в рассказ материал, достаточный для романа. Заказов поступало все больше, добывать новые материалы становилось все труднее, и вот приходилось черпать из хранившихся в глубине души заготовок для романов. Оптовая торговля таким образом превращалась в розничную. Жалко было из рассчитанного на десяток печатных листов материала делать коротенький рассказ вроде «Разящего копья», но вдруг ко мне пришло понимание того факта, что я вовсе не проигрываю (какая великая вещь — опыт!). Ведь если я из груды материала выбираю один эпизод, ясно, что я выберу самый интересный. Как говорится, лучше съесть кусочек райского персика, чем корзину гнилых абрикосов. Далее, хотя в романе есть центральная идея, из-за обилия событий и множества персонажей она неизбежно обрастает другими, менее существенными. Если же оставить лишь одну главную мысль, изложение станет более концентрированным и ярким. Да и на основе других идей, содержащихся в романе, можно написать хорошие рассказы, меж тем как в сюжетных переплетениях романа каждая из них невольно скрадывается. В романе важна соразмерность, в рассказе — концентрированность.
Вот, к примеру, «Серп луны». Первоначально это был один из эпизодов романа «Озеро Даминху». Когда рукопись романа сгорела, я без сожаления расстался со всеми остальными эпизодами, но не с этим. Вне сомнения, это был лучший эпизод романа, но там он не производил впечатления такой стройности, как в рассказе, потому что был зажат среди множества других сцеп. Сейчас я готов предпочесть «Серп луны» «Озеру Даминху» — не потому, что это особо выдающееся произведение, а потому, что высвобожденный из оболочки романа эпизод звучит сильнее.
То же можно сказать и о «Разящем копье». Первоначально это была небольшая сцена из задуманного мной романа «Учитель кулачного боя». Роман этот — если мне удастся его написать — будет относиться к батально-авантюрному жанру. Думаю о нем я давно, но все боюсь — что-то из него получится? Но сейчас говорить о нем рано, в творчестве нельзя выдавать авансы. В «Разящем копье» у меня изображены три персонажа и одно событие. Я отобрал их из большой кучи материала, не раз тщательно обдумал все, что с ними связано, оттого-то они могут стоять на собственных ногах. Пусть я пожертвовал материалом, зато выиграло искусство. Ведь искусство — не свинина, его цена не обязательно зависит от размера куска. И все-таки я получил девятнадцать юаней вместо возможных трехсот пятидесяти, а потому не всегда решаюсь оставаться с искусством на короткой ноге. «Он жертвует собой ради искусства!» Звучит это хорошо, но зачем же доводить писателя до голодной смерти? Мне это непонятно.
Если бы не было «Серпа луны», «Солнечный свет» мог бы показаться очень неплохим произведением. Некоторые считают, что «Солнечный свет» проигрывает из-за выбора темы. Мне же кажется, что «Серп луны» затмевает «Солнечный свет» вот по какой причине: «Серп луны» представляет собой несколько переработанную часть готового романа «Озеро Даминху», изложение идет плавно, в рассказе нет ничего лишнего, чужеродного. «Солнечный свет» тоже написан на материале предполагаемого романа, но этот материал не был основательно продуман, выношен, мне пришлось вставлять в рассказ то, что быстрее приходило на ум, а это порождает ощущение чего-то непереваренного, неестественного. Здесь уместно напомнить, что творчество требует времени. Это означает, что писатель должен иметь возможность потратить на работу столько времени, сколько необходимо для создания хорошей вещи. А тут все решает одно великое слово: «еда». Часто приходится слышать вопли: увы, нет великих произведений!!! Внимая этим воплям, я думаю: неужели эти крикуны представляют себе писателя в виде крошечного насекомого, питающегося росой? Я понимаю, что мой талант не так уж значителен я вряд ли в этой жизни можно ждать от меня великих творений. Но я уверен, что, если бы мне дали достаточно времени и еды, я мог бы написать неплохие вещи. Не верите? Что ж, давайте попробуем!
В «Старой трагедии в новое время» есть много недостатков. Главный из них состоит в том, что многие персонажи, только появившись, вскоре исчезают — недостает развития. Произошло это потому, что я сначала предполагал писать роман, а затем переключился на повесть. Поэтому мне пришлось сосредоточить внимание на одном персонаже, а всех других отодвинуть в сторону — ведь я должен был уложиться в три печатных листа с небольшим. Может быть, сделай я из этого материала рассказ, получилось бы лучше. Когда я обдумывал роман, я хотел сделать ведущими персонажами старого Чэня, его двух сыновей и Сун Лунъюня. Старый господин Чэнь олицетворял прошлое, его старший сын на одну треть уже принадлежал новому, второй сын делил себя пополам между старым и новым, тогда как Сун выступал символом новой эпохи. Преобразуя роман в повесть, я вынужден был расстаться с тремя четвертями материала и как следует заняться одним ста рым Чэнем. Остальные персонажи превратились в силуэты и выполняли одну функцию — помогали движению сюжета. Такой метод опасен, и он в действительности не привел к хорошему итогу. И все же старый господин Чэнь получился крепким орешком; не знаю, удался ли бы он в такой степени, если бы я писал роман. Потому-то я все же не раскаиваюсь в том, что распродал в розницу материалы, заготовленные для романов. Наоборот, мне кажется, что я достиг больших результатов; так актер, играющий в батальной пьесе в мягкой, утонченной манере, производит большее впечатление, чем тот, кто умеет лишь орать и принимать воинственные позы.
Вот то немногое, до чего я додумался, сочинив три десятка рассказов. Но одно дело — понять умом, другое — действительно начать писать лучше. Когда я думаю о своих будущих книгах, меня порой пробирает дрожь. Впрочем, кто знает? Вдруг «старый вол» начнет тащить свою «разбитую повозку» с новой силой!
12. Изображение персонажей
В старое время считалось, что центральная задача творчества изображение людей. Населить мир еще несколькими придуманными, но бессмертными персонажами вроде У Суна и Линь Дайюй [129] — вот это и есть творчество. Потому успех или неудача произведения зависели от изображения людей, а не фактов. Фактов много, они моментально сменяют друг друга, сегодня кажутся важными, а завтра начисто забываются; поэтому один У Сун стоит больше, чем «Деяния судьи Ши» [130] с десятью продолжениями.
129
У Сун — силач, герой романа «Речные заводи» (XIV в.). Линь Дайюй- хрупкая, поэтичная героиня романа Цао Сюэциня «Сон в Красном тереме» (середина XVIII в.).
130
«Деяния судьи Ши» (начало XIX в.) — роман неизвестного автора, повествующий о том, как сановник Ши Шилунь раскрывал преступления и карал повстанцев.
Но в наши дни литература испытала на себе неодолимое влияние двух факторов: науки и общественного самосознания. Воздействие науки проявилось в том, что стали требовать не только достоверного и подробного описания фактов, но и соответствия изображения персонажей законам биологии и психологии. Немыслимые красавицы, невероятно талантливые юноши и богатыри сверхъестественной силы должны были постепенно сойти со сцены, а простое воспроизведение душевного мира героев заменил его анализ. Персонажи стали достовернее и сложнее, но творчество понесло урон — ведь анализ еще не есть творчество. А в результате роста общественного самосознания литература стала уделять столько времени выполнению своего социального долга, что ей уже не до создания образов героев; она старается привести как можно больше фактов, чтобы вскрыть темные стороны общества и направить читателей на путь социального прогресса. Общество представляет собой цельный и сложный организм; выделить из него одно явление, показать его значение, предложить методы устранения недостатков — все это, конечно, нелегко, и можно понять писателя, не успевающего заняться своими героями. К тому же ему кажется, что стремления и судьбы отдельных личностей слишком ничтожны в сравнении с социальной революцией. И вот обличительные репортажи стали считать литературой, а стремление создать яркие образы заклеймили как пережиток индивидуализма.